порой усыновляют детей родственников бедных… так что Джеймс теперь не Ларкинс, как его папенька, а Олридж.
– Да, похоже, финансовые дела папеньки не блестящи, – заметила Агнес, приглядываясь к папенькиному фраку.
– Папенька вообще темная личность. – скривил гримаску Невилл. – Жена его погибла, говорят, при крушении парохода на Темзе, двадцать лет назад, и по мне, в этом есть что-то подозрительное…
– Бедняжка Джеймс, так он сирота…
– А тетушка усыновила Джеймса, когда поняла, что папенька пустился во все тяжкие…
– В смысле?
– Принялся проматывать придание покойной жены – и весьма в этом преуспел. Жена его, видимо, как-то сдерживала от опрометчивых поступков, а тут он потерял всякую меру… Боюсь, бедному Джеймсу от него достанутся в наследство одни долги. Впрочем, его невеста – весьма состоятельная девица, так что жизнь впроголодь ему не грозит. О! Вот и она.
– Миссис и мисс Виллоуби!
В комнату вошли две дамы – одна лет сорока пяти, другая – совсем юная.
Взгляд Агнес как-то сразу устремился к старшей даме. Это была истинная англичанка! Удлиненный овал лица, очень тонкие губы, тяжелый подбородок и яркие большие глаза. Нос ее был крупноват, как оно и пристало быть носу истинно английской леди. Великолепного покроя платье цвета красного вина, отделанное черными кружевами, золотой фермуар, но главное – прямая спина и твердый спокойный взгляд – все это создавало впечатление женщины с большими деньгами, уверенной в себе и преуспевающей.
Ее дочь, миловидная белокурая девица, имела вид ангела с пасхальной открытки: нежные голубые глазки, губки бантиком – и общее впечатление трогательной невинности, которая ничего не знает о сложностях и скорбях нашего бренного мира. Вся эта ангельская сущность оттенялась кисейным платьем цвета фисташек. Взволнованная, смущенная, она искала глазами своего жениха, и тот, разумеется, устремился к ней, не видя ничего, кроме предмета своих чувств.
Отец его, однако, помедлил, прежде чем подойти к дамам. Лицо его странно вытянулось; он смотрел на миссис Виллоуби, пожирая ее глазами. Он прищурился, губы крепко сжались – затем сделал глубокий вздох, как бы собираясь с духом, и, наконец, подошел к дамам.
– Позвольте, миссис Виллоуби, представить вам моего отца, – любезно ворковал Джеймс, – Папенька, это миссис Виллоуби, матушка моей дорогой Софи…
Лицо миссис Виллоуби застыло, как восковая маска. Однако, через долю секунды, она уж протягивала руку отцу жениха, со словами:
– Я рада, очень рада.
Взяв ее руку, мистер Ларкинс пристально посмотрел ей в глаза, а затем сделал глазами ей знак, указывая на дверь в оранжерею. Они тихонько привздохнула, и опустила ресницы.
***
Когда на улицах замерцали фонари, и гости стали расходиться домой, разговоров только и было, что о прелестной малютке Софи. Все сошлись во мнении, что она – идеальная девушка, так как ничего не знает о жизни, сама невинность, воплощенная