попросил старик у него за спиной, сияя надеждой в бельмастых глазах.
– Мани пришел, Мани пришел, – сказал кто-то в голос.
Ади сурово глянул на какую-то женщину и произнес:
– Это наш стул.
Айян выдержал все собрание молча, размышляя, можно ли как-то ухитриться решить за всех этих балбесов и закрыть вопрос раз и навсегда. Но как? Он подумал, что такое мог бы провернуть хороший инженер по спецэффектам. Сделать так, чтобы явился Бог и сказал с космическим эхом: «Продавайте свои дурацкие норы. Берите по десять лакхов[9] за каждую, и дело с концом. И не ссыте в коридорах, мерзавцы».
Когда собрание завершилось планами на следующее собрание, Айян забрал сына вволю прогуляться по набережной Ворли. Таящиеся парочки и шустрые прохожие уже разошлись, и променад почти опустел. Они брели под мягким ветерком. А потом присели на розовую цементную скамью. Ади клонило в сон. Он притулился к отцу, но глаза не закрыл.
– Скажи «числа Фибоначчи», «числа Фибоначчи», – проговорил Айян. Знакомый сосредоточенный вид возник у Ади на лице. Он про себя поиграл со словами. Отец медленно выговорил слово еще раз: – Фи-бо-нач-чи.
Ади повторил за ним:
– Чис-ла. Чис-ла-фи-бон-ач-чи.
Айян сказал:
– Числа Фибоначчи.
Ади повторил.
– Гениально, – сказал Айян.
Они еще посидели молча и послушали тихую колыбельную Аравийского моря.
Потом Ади зевнул и спросил:
– А если кто-нибудь узнает?
Круглые столы были овальными даже в Научно-исследовательском институте. Эта мысль первой пришла Опарне в голову, когда она добралась до холла второго этажа, к началу ежемесячного Круглого стола. Последние два она пропустила, это был ее первый. Посередине залы размещался массивный продолговатый стол, за которым возбужденными концентрическими кругами расселись мужчины. Некоторые болтали стоя. Дружелюбная прислуга разносила печенье и чай. Царили премногое веселье и толкотня. Как сперма под микроскопом. Большинство ученых были в легких рубашках навыпуск и свободных удобных брюках. Строгие мужчины, осведомленные о своей строгости. Те, что помоложе, – в джинсах. Вопреки очевидной неформальности происходящего, вольным рубашкам, буре седых волос и кожаным сандалиям именно они главенствовали в этой зале, они здесь – на особом положении, в отличие от тихого внешнего круга секретарей, насупленных и неразговорчивых, как заветренное печенье. В эпицентре деликатного смятения находилась несокрушимая фигура Арвинда Ачарьи. Мужчины по обеим сторонам от него повернулись друг к дружке и оживленно разговаривали. И вновь он был валуном в потоке. Все бурление огибало его.
Опарна вошла, и проросла тишина. Она нервно пробралась сквозь внешние круги. Седые лысеющие головы одна за другой повернулись. Где-то по краям болтались две секретарши, но Опарна чувствовала, что она единственная женщина в зале, поскольку понимала, что и мужчины так