их выйти посмотреть, что за нелёгкая шалит, – а то б так и заснули все там. Неделю потом оба с ним без сил отлёживались. Так хозяин, нет чтоб разобраться да наладить, так и забросил. Стоит теперь баня, гниёт уж который десяток. Он её как склад использует. Весь двор уже барахлом захламил! Вроде и полезное всё, да с его ленью хоть бы что применил для пользы дела. Так и валяется, – только гниёт да ржавеет. Ходят, лишь спотыкаются за всё это добро-то. Маялся я с ним, маялся не один десяток лет… Ничем не пронять! Не слышит, хоть ты его обухом по голове! Как уши воском залили. Знай себе, сидит, да лежит, али в свой теле-ящик таращится. Еще и выпить то и дело норовит. На том спасибо, что хоть не запойный, меру знает. Я уж рукой на него махнул, да тебе по мне и так видно, поди…
Степанко горестно вздохнул.
– Только Федот у нас ещё бодряком держится, надежды не теряет, всё пытается его растормошить, – то тяпку али грабли под ноги подсунет, то ящик на дороге поставит. Наш горе-хозяин, ежели запнётся или по маковке черенком тяпки получит, вроде даже начинает прибирать во дворе-то. Да только такого вот запала хватает ненадолго. Глядишь, а он часа через два – опять сидит на завалинке, да покуривает, беспутный.
Говорливость нового знакомого успокаивала. Печальные сетования Степана подтвердили догадку Акакия про неважное житьё соседа, и ему было искренне его жаль.
По всему выходило, что Степанко с Федотом, как это ни странно для домового и дворового, живут довольно дружно. По всей видимости, они давно уже на много раз переговорили все темы, и сейчас, получив в лице Акакия благодарного слушателя, Степанко радовался возможности пожалобиться новому собеседнику на своё бестолковое семейство.
Акакий не перебивал. Он внимательно слушал соседа, пытаясь выловить крупицы важной для себя информации о нынешнем времени и разобраться, что к чему. Ему достаточно было лишь время от времени неодобрительно качать головой и понимающе поддакивать, чтобы рассказ Степанко не прерывался.
Слушая мерную речь соседа и потихоньку прихлёбывая горячий чай из щербатой старой чашки, – а других в этом доме, похоже, и не водилось, – Акакий постепенно отошёл и теперь чувствовал себя своим в этой странной компании. От былой неловкой скованности не осталось и следа.
Хозяев Степанко не было слышно, и несмотря на неприглядность обстановки, Акакий теперь ощущал непривычное умиротворение. «Надо бы попросить Степана рассказать о моих нынешних хозяевах и их странном доме», – вяло подумал он.
Однако вставить хоть слово в журчащую неторопливым, но беспрерывным ручьём речь соседа случая не представлялось. Потому Акакий просто решил дать себе возможность немного передохнуть, не торопясь и ни о чём особенно не заботясь.
Впрочем, ждать пришлось недолго.
– Ой, да что же это я, всё о своих, да о своих… – спохватился вдруг Степанко. – Ты ж не за россказнями про моё житьё-бытьё пришёл, тебе про своих узнать надобно. Ну, слушай. Только сразу скажу: спустя столь годков-то тяжело тебе