служить неугомонно,
Как солнце, как морской прибой.
Но нет! Его избран́ ный голос,
Блеснувши дерзостно над миром,
В дверях окликнул Симеона[2]
И вышел смертною тропой…
Вселенная о том дивится:
Не стало писаря в божнице!
Стихов неначатых страницы,
Подобно в небе облакам,
Столпились!
Самолёта росчерк
Застыл меж ними, как строка:
«Се днесь Урании[3]пята —
Венеция и остров Мёртвых»[4].
Век Бродского
О, сколько света дают ночами
сливающиеся с темнотой чернила!
Доброжелатель:
– Бойтесь Иосифа Бродского!
Его криптогенный разум
Гордиев узел плотский
рубит стихом-Александром.
Ахматова (слышали новость?)
берёт его на поруки.
Анна Андреевна, Бродский —
окололитературный трутень!
Его писанина – мо́рок.
Он жерновами двустрочий
Музы ветреный росчерк
сжимает до боли в точку!
Анна Ахматова:
– Если не чувствовать боли,
кто через век поверит,
что жили не только моли
в складках сгнивших материй…
Читая книжицу Н. Рубцова «Подорожники»
Ах, как пахнут его подорожники!
За страницей листая страницу,
Я листаю цветущие донники
Хоботком, как пчела-медуница.
Горьковатый в речах и помыслиях,
Неприметный парнишка фартовый
Про Николины[5]выплакал выселки
Сладкозвучным Орфеевым словом.
Я пишу эти строки в Испании.
Солнце жарит, как то́ро[6]полуденный,
А вокруг в придорожной окалине
Медоносят рубцовские улья!..
Я бежал, я надеялся: тысячи
Километров, скитания дальние
Припорошат Николины выселки
И окольные зовы астральные.
Нет! Не вышло – далече от Родины
Встрепенулся во мне укоризной
Звон малиновой церкви Николиной
На заснеженных хол́ мах Отчизны.
День рождения Владимира Высоцкого
Нынче на Ваганьково праздник. И, хотя ваганьковский погост – не место для празднеств и увеселений народных, как не веселиться, если душа у косточек Володиных присесть желает да участливо поделиться с соседкой по мёрзлой скамеечке: «Вот оно как. Грешный человек, а потрогать хочется как ангела!..»
Владимир Высоцкий,
вы живы,
нет ли?
В ваше обилие слов
Я погружаю ловчие сети…
Знаю, чудесный лов
Ждёт меня на углу Каретного,
В во́лнах пяти морей!
Скоро ль, нет ли
Под жёлтым светом
Крашенных