твой парень этим занимается…
– Да неужели? – фыркнула она.
– К тому же, думаю, ты все неправильно поняла. – Я растянул губы в тонкой улыбке. – Что-то не выходит у нас ничего с рабочим браком. Надо бы с тобой развестись. Отсудить половину денег…
– Ничегошеньки тебе не достанется, я на мели, деточкааааа…
– Добрый день, сэр. – Наш разговор прервал чей-то бодрый голос. Он приближался к нам сзади. Я знал, кому он принадлежит. Мы оба знали. И оба цепенели от него.
– Спорим, она велит нам отодвинуться друг от друга? – шепнула Сандра.
– Добрый день, миссис Сандермейер, – ответили мы хором; мой бас и ее тенор прозвучали в гармонии. Миссис Сандермейер была завучем. Она деловито носилась по школе в деловом костюме, деловито забравшись по грязной карьерной лестнице и зубами вырвав себе это положение. В дни без дресс-кода она всегда приходила в футболке «Who Run the World? Girls!» [1] и при любой возможности напоминала всем, что ее муж «сидит дома и смотрит за детьми».
– Ну, и как вам вид? – спросила миссис Сандермейер, хотя уже знала ответ. Она всегда задавала только те вопросы, на которые знала ответ.
– Нравится, – ответила Сандра и, не зная, что еще сказать, покивала, чтобы заполнить пустоту. Я тоже кивнул.
– Прекрасно, – взвизгнула миссис Сандермейер; она всегда визжала, выражая удовлетворение. Затем наклонилась ближе и сказала: – Вы не будете против разойтись по разным сторонам площадки, чтобы дети вас видели? Спасибо.
– Конечно, – ответила Сандра и, удаляясь на другую сторону площадки, бросила на меня взгляд, явно означающий: «Ну, что я говорила?» Прозвенел звонок.
– Нам надо сосредоточиться на наших целях; мы работаем, чтобы менять жизни этих молодых ребят. Чтобы они обрели жизненные навыки, с которыми смогут взять под контроль свое будущее… – вещала миссис Сандермейер с подиума на планерке после уроков. Ее голос растворялся в окружающем шуме, а я вертел головой по сторонам и смотрел, как все энергично кивают и что-то записывают.
– У нашей школы есть потенциал стать лучшей в боро, даже в целом городе. Мы на пути становления выдающимся учебным заведением; ваши преданность и упорство помогут нам достичь этого. – Она была прямо как министр – смесь учителя, священника и политика. Но меня совсем не убеждала, я сидел, гадая, вдруг другие находят в ее словах то, чего не слышу я; чего не слышал уже тысячу раз до этого. И все равно я надеялся, что поступаю правильно, делаю большое дело, хотя оно казалось таким все меньше и меньше. Рядом сидел мистер Барнс в рубашке с расстегнутым воротом и ослабленном галстуке, наклонившись вперед, будто его тянуло туда непреодолимой силой. Мистер Барнс. Я всегда называл его мистером Барнсом и никогда по имени. Есть четкая граница между коллегой и приятелем, и никто не знает, когда, где и как она стирается. Я предпочитал держать ее в ясном, видимом состоянии, так что, если граница вдруг начинала выцветать и размываться, тут же проводил ее заново: мистер Барнс. На мое обращение он неизменно отвечал: «Это я, а еще моя родина». То же самое он повторял