ударов, криков, пенья.
Прозрачного стекла дрожанье и движенье
Невидимых мембран. И в гранях их
Пространство осязает отраженье
Звучаний, гул которых стих.
Но нервно вздрогнет рельс – и вдаль бежит мгновенье
Щелчком – в такую рань, в такую глушь.
И панцирь льда застыл в оцепененьи,
И голая земля – как пролитая тушь.
Наследие
Здесь пыль перебивает запах голосов.
И в глубине мерцает дверца шкафа.
Безмолвны книги. Шеею жирафа
С камина вытянуто тиканье часов.
О, дух людей… К вопросам нет ответов.
Перед тобой растёт, зловещ и тих,
Бесформенный, ужасный дух предметов —
Жизнь мёртвого в пост-смертии живых.
Бессонница
«Вертится круг… Вот и за полночь…»
Вертится круг… Вот и за полночь. Кто-то не спит.
Что под рукою родится – того не знает гончар.
Кто в переплёты окна осенним ветром стучит?
Где-то цветёт, задыхаясь ядом, древо анчар?
Мысль не окончена, строчку ещё написать,
а под рукою перо новый кончает листок.
Но невозможно теперь ни с начала начать,
ни оборвать рассужденья медлительный срок.
Безвременье длится ночное, его не рассечь по часам.
Маятник тщетно стучит, шагов не расслышит никто.
И только ветер ведёт рукою по волосам
кого-то, кто всё стоит и стоит
в осеннем и тёмном пальто.
«Я превращаюсь в зрение и слух…»
Я превращаюсь в зрение и слух,
И, растворяясь в снежных струях,
Душа над миром глухо торжествует,
Так и не выбрав одного из двух.
Прорвав сухую логику грамматик
И отрекаясь от постельных нег,
Она теперь свободна, как лунатик,
И всеобъемлюща, как снег.
Молчанье – снег. Гуляет фокус вьюги.
Я вижу сквозь него пустынный двор:
Пурга чертит задумчивые круги,
Латая белым полуночный вздор.
И я лечу – над городом, всё выше,
В порывы ветра, в снег. И в свой черёд
Метель идёт, идёт по крышам,
Сопровождая мой уход.
«Я видел сон – таинственный цветок…»
Я видел сон – таинственный цветок,
Не спящий по ночам, он так боится света,
Что вздрагивает всякий раз, когда комета
Пересекает времени поток.
Бессонниц пьётся звёздное вино
До света утра, до изнеможенья.
В беспамятстве усталости оно —
Небесной сферы головокруженье.
Я вновь причислен к тем, кому дано
Не вся, но всё – и гений-покровитель,
И снег, и дождь, летящие в окно,
В мою убогую обитель.
Гуляет ветер. Тяжек шаг ходьбы.
И лестниц вверх так изнурительны ступени.
О, острие труда! О, лезвие терпенья!
О, неподъёмный