обычных хлопотах по хозяйству, покраске обветшавшей мебели, роскошных трапезах из вкусных даров, горестных рассказах слуг про события минувших двух лет, трудных подсчётах в свитках расходных ведомостей. Алкеста стремилась быть полезной в делах сирийцев, корпела вечерами над бесконечной папирусной лентой, с успехом подменяя часто отлучавшегося Лисандра. Как выяснилось, почерк и стиль письма девы в чёрных нарядах ни в чём не уступает каллиграфу, да и в математических расчётах трижды вдова-и-невеста тверда умом.
С середины ночи Лисандр, Алкеста, Силан и Эпиакса приготовляют хозяина дома к важному событию. В тех хлопотах четыре тени мечутся в темноте меж двух этажей, сталкиваются во внутреннем дворе, разбегаются друг от друга, сбиваются вместе в кухне, шепчутся там подолгу, охают-вздыхают, влетают поодиночке в андрон, недолго пребывают в нём и снова предаются непонятной суете. Наконец волнительные приготовления прекращаются.
Ранним утром после восхода светила раздаётся бесцеремонный долгий стук в ворота чем-то твёрдым, не рукой. С возгласом «За Аргеем пришли!» Алкеста прячется за лестницей. Эпиакса мнёт на себе одежду, утирает слёзы, приглаживает волосы. Потрясённый Силан замирает недвижимым камнем у открытых ворот, в глазах раба мир только что перевернулся вверх дном. Лишь один Лисандр целесообразен в отправлениях воли. Печальный каллиграф возжигает огонь на домашнем алтаре, истово молится, приносит богам бескровную жертву, печенье сгорает дотла. Появляется друг базилевса, ни с кем не попрощавшись, покидает дом. Алкеста садится на пол и закрывает лицо руками. Дева беззвучно плачет.
Два жезлоносца торжественно сопровождают Аргея к буле Бактр. Скромным их шествие никак не назовёшь. Юноша в пурпурном облачении вельможи с двумя широкими полосами из золотых нитей, при фибуле друга базилевса, которая сияет нимбом в лучах светила. Красота всегда притягивает людей, вот и сегодня позади, по бокам шествующих образуется толпа. Толпа немалая. Однако при внимательном рассмотрении примкнувших к шествию любопытствующих видно, что случайных прохожих в ней нет, толпа походит на построение в стройных бравых шеренгах.
Три сотни эллинов из процветающих семей полиса, в белых нарядах, умащённые ароматическими маслами, в кавсиях, постукивают ритмично посохами по мостовой. Среди них есть несколько замужних дам в дорогих платках с серебряной вышивкой. За десять домов до агоры к процессии прибывают и хмурые мужи в чёрном, скорбящие по невинно убиенным, числом в три десятка. Так, стало быть, это религиозное семейное шествие родственников из какого-то влиятельного рода?
«Чья это фратрия?», «Чей это культ?», «Какой сегодня праздник?», «Богов и предков рода они поминают?» – подобными досужими вопросами задаются лишь несведущие провинциалы, гости столицы. Столичные жители же сведущи, сразу опознают подсудимого, во многих голосах приветствуют юношу в золотом венке не просто безучастным «хайре», но пожеланиями: «Успеха в суде», «С честью