вида аж мурашки пошли по коже. Снег шел уже два дня и две ночи – в первый день крупными белыми хлопьями, а затем жесткими мелкими снежинками, которые приносил ветер из гавани. Мальчик никогда не видел ничего подобного. Ни разу. Он помнил шесть из своих одиннадцати зим, но такого снега он припомнить не мог. Такой снег он видел только в кинолентах про Юкон, что крутили в кинотеатре «Венера». Это было похоже на арктические снежные бури в романах Джека Лондона, которые он ходил читать в библиотеку на Гарибальди-стрит. Такой снег служил убежищем для волков, накрывал автомобили, расплющивал сараи и не давал проехать трамваям. Этот снег заваливал лавинами входы в золотые шахты и ломал ветви деревьев в Проспект-парке. Снег, принесенный могучей бурей. Вчера вечером по радио сказали, что метель парализовала город. Так и вышло, и наутро снег все еще продолжал падать, стирая этот мир с лица земли.
Он вошел из кухни в узкую ванную, закрыв за собой дверь. Плитка оказалась холоднее, чем линолеум. Его зубы застучали. Он пописал, дернул цепочку слива, умылся в раковине холодной водой, продолжая думать: я выйду туда, встану лицом к буре, чтобы взобраться по буграм, пойду против штормового ветра и дойду до собора, что на холме. Отец Хини, ветеран войны, будет служить восьмичасовую мессу, и я буду там, при нем. Я буду единственным человеческим существом, которое одолеет бурю и придет. Даже старушки в черном, странные старые тетки, которые приходят в собор и в жару, и в ливень, – даже они не смогут прийти в бурю. Скамьи останутся пустыми. Свечи будут дрожать в холоде. Но я буду там.
Сердце забилось еще сильнее, когда перед ним замаячила перспектива большого испытания. Ему было уже не до душ, что в чистилище. Ему хотелось приключений. Как было бы круто, если бы внизу поджидала собачья упряжка. Тогда он мог бы закутаться в шкуры, поднять кожаный хлыст и приказать собакам гнать вперед, покрикивая: «Пошли, парни, пошли!» У него в сумке сыворотка, и, ради всего святого, он должен доставить ее в Ном.
Он расчесал волосы, а когда вышел из ванной, Кейт, его мама, выгребала золу из печи; она была закутана во фланелевый халат, а на ногах коричневые шлепанцы. Из ее рта в холодный воздух выходила струйка пара. На чугунной плите в ожидании тепла стоял чайник.
– Мама, давай я это сделаю, – сказал мальчик. – Это ведь моя работа.
– Нет, нет, ты уже умылся, – сказала она с легким ирландским акцентом и ноткой раздражения в голосе. Уборка золы была одной из обязанностей Майкла, но он пришел в такое возбуждение из-за метели, что забыл это сделать. – Иди одевайся.
– Я уберу, – сказал он, отобрал у нее совок и принялся выгребать золу из поддона. Он ссыпал золу в бумажный мешок, и в воздух поднялся серый пепел, смешиваясь с паром от его дыхания. Затем он забросил на колосники уголь из ведра. От пепельной пыли он чихнул.
– Оденься, Майкл, ради бога, – сказала она, отодвигая его в сторону. – А то замерзнешь тут насмерть.
Вернувшись