ыми плечами, молодой, но выглядящий старым, сухой, неромантичный археолог, который родился и вырос в Аравии и чьей специальностью были арабские руины и надписи. Для О’Брайена он был само воплощение непостижимого востока и «Тысячи и одной ночи».
Когда у него были средства, О’Брайен чествовал Сиринга, как принца. Между такими периодами они жили на овсянке и финиках. В обмен человек из Миссури кое-что получил. Он научился бегло говорить по-арабски и расшифровывать маймиритские, сабейские и еще более древние арабские письмена и иероглифы. Независимо от этого, он завоевал несколько призов и кубков в стрельбе из пистолета, провалил почти все экзамены и, пройдя короткий курс, получил лицензию пилота моноплана.
Война нарушила планы «старины Сира»: он собирался снова побывать с археологической экспедицией в Аравии и отыскать старинные руины, которые, как сообщалось, были замечены в пустыне к северу от Хадрамаута. Ни один белый человек, даже араб с побережья, теперь не мог проехать по территории горных племен к северу и востоку от протектората Аден. Сиринг вынужден был на неопределенное время отложить свою экспедицию.
Примерно в это же время факультет намекнул О’Брайену, что колледж считает желательным его постоянное отсутствие на занятиях. И поскольку ему все равно приходится уезжать, О’Брайен спросил себя, а почему бы не отправиться туда, куда хочется поехать его приятелю. Сирингу необходим новый запас древних материалов. Он должен провести исследования истории и образа жизни султанов, правивших между Йеменом и Хадрамаутом задолго до того, как их прапраправнучка Билкис, царица Савская, отправилась в Иерусалим, чтобы предстать перед Сулейманом ибн Даудом.
Что может быть проще и интересней, чем проехать по Аравии и привезти Сирингу несколько сотен футов надписей? Горные племена останавливают все караваны? Тем лучше! Верблюды – всего лишь неуклюжие животные. Он играл роль араба в одном из фильмов, снятых в Южной Калифорнии, и от одного воспоминания у него начинала болеть спина. Самолет летит быстрее птицы и значительно быстрее, чем знаменитые лошади Неджда. А самая высокая арабская крепость для летчика не больше, чем просто воздушный замок, если он выше дальности полета пули.
Возражений Сиринга он не слышал. О’Брайен удалился – из колледжа навсегда – в поисках новых археологических открытий. Через несколько недель он высадился в Адене со снаряжением, включавшем лучший американский невоенный самолет.
И сразу увяз в бюрократии, из-за которой пришлось в ужасной жаре окруженного кратерами Адена провести две недели. Наконец даже подозрительные англичане капитулировали перед его ирландско-американской улыбкой и подмигиванием голубых глаз. И он получил разрешение лететь из Адена в сторону пустыни.
Вначале от него требовали, чтобы в полете его сопровождал младший офицер. Это требование было неохотно снято, когда американец заметил, что должен нести запас еды, воды и бензина на несколько дней, если ему предстоит долгий поиск неизвестно где расположенных руин.
Подлинная причина, по которой он хотел лететь один, связана со случайным замечанием младшего офицера, что большая пустыня в центре Аравии никогда никем не пересекалась, кроме как в далекие древние времена. Это действовало на дух искателя приключений, и О’Брайен планировал, если условия будут благоприятными, пролететь на восток-северо-восток через сердце огромного обиталища пустоты вплоть до британских территорий у Персидского залива.
Такая авантюра заставила бы степенных британцев усомниться в его здравом рассудке и – что еще хуже – немедленно запретить полет. Поэтому О’Брайен ничего не сказал. Но он избавился от всего абсолютно необходимого и добавил запас бензина так, чтобы можно было пролететь больше двенадцати сотен миль.
К этому времени его смелость и постоянная кельтская улыбка вызвали доброе отношение всего Адена и восхищенную зависть большинства младших офицеров. В последний вечер он по-царски поужинал на банкете, устроенном английскими военными, и через полчаса после наступления полуночи оставил стол своих дружелюбных хозяев и приготовился к подъему. О’Брайен сел в заднее сидение и надел летный шлем. В резком свете, залившем поле, гротескно сверкнули большие квадратные стекла очков.
– Благополучного полета! – сказал горец в кильте. – Не надевайте шлем с очками, когда встретитесь с сыновьями Исмаила! Они примут вас за джинна, прилетевшего на птице рок.
Грохот мотора заглушил вызванный шуткой шотландца смех провожающих. О’Брайен посмотрел вниз и увидел машущих руками людей, хотя услышать их крики не мог.
Несмотря на тяжелый груз, самолет по спирали легко поднимался. Через несколько минут он поднялся на тысячу футов над Аденом, гаванью и большим шлаковым кратером, в котором расположен город. Наконец О’Брайен перестал кружить и, продолжая постепенно подниматься, полетел на северо-восток в высокогорные районы Хадрамаута.
Полет можно было вести по компасу и Полярной звезде, а ночь предоставляла преимущества прохлады и незаметности. Если не подведет двигатель, к началу дня он благополучно минует плато, на котором обитают свирепые горные племена, и окажется над необитаемой пустыней.