чувство опасности. Разбираться в подробностях гибели мужа в закрытой зоне Приэльбрусья было делом абсолютно невозможным. Больше замуж она не выходила. Случилась одна попытка в конце шестидесятых с вдовцом, директором крупного завода, но уехать из Москвы она не решилась, также как не решилась предложить Серёже нового папу. Она предпочла свободу, ей не нужна была крепкая мужская спина, точнее, свобода казалась важнее. В те времена редкая женщина была способна на подобные рассуждения, но у Марии Сергеевны перед глазами маячил холодный и практически формальный брак родителей, так что она отвечала за свой выбор.
Мать была ему не пара. Ему не было пары в принципе, он жил прошлым. Но что там творилось в этом прошлом, оставалось табу. Мать молчала, в лучшем случае, говорила, что эти вопросы не к ней, так как у неё в прошлом ничего нет, что бы так трагично влияло на
их брак. Сначала он отмахивался, мол, всему своё время, и он подождёт, когда Маша вырастет, но и потом молчал. Почти до самой смерти. Как бы там ни было, Мария Сергеевна появилась на свет благодаря этому браку, и отец у неё был хороший. Не просто хороший, а необыкновенный, стоял недосягаемой вершиной и продолжает стоять.
Мария Сергеевна сидела за большим дубовым столом, покрытым плюшевой скатертью с помпончиками по внешней кайме и тяжёлыми кисточками по углам. Перед ней, рядом с печатной машинкой, телефоном и подносом с лекарствами стояла коробка со старыми
фотографиями. Ещё одна коробка стояла на таком же, как и стол, дубовом буфете, тоже резном и явно принадлежавшем руке одного мастера или мастерской. Почти вся мебель в её квартире оставалась той же, привезённой отцом из Петербурга ещё до революции. Почему ей захотелось разобрать фотографии, которые не трогала несколько лет, она ответить не могла, немного опасаясь собственных мыслей о том, что перед концом, пока есть силы, надо навести порядок в бумагах. Или, может быть, известие о Вариной свадьбе всколыхнуло какие-то воспоминания, напомнило семейные тайны, которые нужно успеть раскрыть. Прежде всего внучке, многим напоминавшей ей отца.
Она достала из коробки очередную стопку фотографий, быстро перебрала её в руках и положила одну перед собой. На ней были изображены две девушки в крепдешиновых платьях в цветочек на фоне известного памятника хирургу Пирогову в Хамовниках. Одной из девушек была Мария Сергеевна, а второй – её близкая подруга. На обратной стороне фотографии сохранилась надпись: «Маше на добрую память от Зины Осиповой. 1933 год». На глаза навернулись слёзы. Она отложила фото, придвинула к себе поднос с
лекарствами, взяла баночку, открыла, отсыпала на ладонь несколько гомеопатических шариков и закинула их в рот. Раздался телефонный звонок.
– Алло! – спокойно ответила Мария Сергеевна, но на том конце провода никто не ответил, – алло! Вас не слышно. Перезвоните! – она положила трубку и пожала плечами.
Чёрный кот Альфонс, старый приятель с тяжёлым характером, прятавшийся со вчерашнего вечера, грозно заурчал.
– Иди ко мне! – позвала Мария Сергеевна, тихо хлопнув