её собственный. Как будто она держит тяжёлый бокал, а на руке, на среднем пальце, золотой перстень с зелёным камнем, и ещё она видит свой кружевной рукав… и слышит то самое пение – птицу…
Пришла в себя. Подняла голову. Огляделась. В ногах почувствовала что-то тёплое, нежное. Альфонс решил поздороваться.
20. У Софьиной башни
Новодевичьи пруды всегда оставались излюбленным местом для гуляния. Они доезжали до метро «Спортивная» и шли пешком. Ещё на эскалаторе бабушка становилась немного другой, начинала погружаться в воспоминания, и её лицо оживало. Маленькая Варя никак не могла понять, почему бабушка жила на Чистых прудах, а гулять ездила на Новодевичьи? Может, она любила воду? Хотя рядом текла Москва-река, но на набережную они почти никогда не спускались. Потом Варя решила, что скорее всего бабушке нравилась атмосфера и вид на Новодевичий монастырь. Атмосфера в парке казалась умиротворяющей и даже возвышенной. И зимой, и летом почти с любой точки открывался живописный пейзаж. Большой пруд напоминал бриллиант в изумрудной оправе деревьев. Варя где-то это прочитала и сразу согласилась. В парке всегда можно встретить художников с маленькими мольбертами, они-то знают толк в атмосфере. Варя с бабушкой гуляли по аллеям и разговаривали. Именно здесь Мария Сергеевна любила вспоминать свою жизнь, и никогда не повторялась, казалось, у неё припасено столько историй, что они не кончатся. Но вот и кончились.
– Бабушка всегда ходила только в Успенскую церковь. Сюда. Она брала меня в церковь, чтобы я ставила свечку маме. Иногда свободных подсвечников не было, и я думала, что их нет, потому что мама обиделась на что-то, – так получилось, что они сели с Антоном на лавочку прямо напротив бронзовой скульптуры «Утка с утятами».
Эту композицию поставили в парке, когда Варе было лет двенадцать, и она сразу её полюбила, – как будто утка была мама, а она сама все утята разом, но она никому об этом не говорила, даже бабушке.
– Сколько тебе было, когда мама умерла? – Антон старался смотреть на неё как можно меньше. В темной траурной одежде она казалась ещё красивее. Он с первого курса считал Варю красавицей, и думал, что он один видит в ней ту самую женскую породу, которую мужики ищут всегда, ту самую редкую красоту, которую надо разглядеть и которая открывается далеко не каждому, как он наивно полагал. Он смирился с тем, что она не видит в нём больше, чем друга и однокурсника, но от этого в ней ничего не менялось, она была неповторимым, глубоко засевшим в душе женским совершенством, женщиной его мечты, как бы приторно это не звучало.
– Одиннадцать. Бабушка мне, девчонке, рассказывала про Евдокию Лопухину, первую жену Петра Первого. Она здесь похоронена.
– Может, сделаем кружок? Мне лучше ходить, чем сидеть.
– Конечно.
Они встали и зашагали по аллее вдоль Большого пруда. Моросил мелкий дождь.
– У Софьиной башни все загадывают желания. Говорят, сбываются. Пошли, загадаем? – Антон не знал, что сказать, потому