исполнится семнадцать лет…
Что же делать, пока исполнится?
Она собирается станцевать соло. Конечно, это когда-нибудь произойдёт, но в данное время на школьных вечерах её не приглашала танцевать ни одна живая душа! Может быть, вовсе не потому, что она никому не нравилась, просто часть её насмешек автоматически перешли бы на кавалера. Всех развеселил бы смельчак, не побоявшийся, что Аделаида наступит ему на ногу или, как говорили в классе, «переедет, как каток».
Всё это, однако, можно было бы спокойно пережить, дожидаясь своих семнадцати лет, несущих с собой прекрасное превращение. Однако мама никак не желала ждать! Мама вообще не понимала, «как можно так жить, не имея ни чувства собственного достоинства, ни гордости?!» Мама принципиально не понимала: почему Аделаида на школьных вечерах не настаивает на роли ведущей!
– Ты должна быть ведущей! – Говорила мама, гордо подняв голову и тряся ею. – Что ты всё время сутулишься? Что ты жмёшься?! Кто такая эта несчастная эта… ну как её? Эта, ну, которая в прошлый раз вела вечер выпускников? Эта, с кривыми передними зубами… Посмотри, как она держится! Как будто самая красивая! А на самом деле, на кого она похожа?! Настоящий крокодил! Длинный крокодил «тётенька, достань воробышка!» Зато с каким апломбом! А ты сама себя недооцениваешь! Выпрями спину, расправь плечи, убери волосы со лба, чтоб взгляд был открытым, гордым! Выйди на сцену, объяви что-нибудь! Ты всегда и везде должна быть первой! Самой главной, незаменимой! Если тебя нет, всё должны отменить! Выпрями спину, я тебе сказала!
Аделаида выпрямляет спину, которая в ту же минуту начинает нестерпимо ныть.
– Дай честное слово, что сама подойдёшь к Лилии Шалвовне и попросишь, чтоб тебя назначили ведущей!
Аделаида даёт честное слово, что всенепременно «подойдёт и попросит» завуча, чтоб ей дали роль «ведущей» на первом же школьном торжестве. Потом она садится за книгу, и, делая вид, что читает, рисует себе картины своей роли «ведущей», одна несуразней другой: вот открывается занавес, вот она через школьную сцену делает первый шаг в сторону микрофона. Аделаида так пугается своих мыслей, что роняет книгу и закрывает себе уши, как будто на самом деле она не дома в своей комнате, а уже слышит свист, хохот и гиканье, в котором может различить отдельные голоса:
Жиртрест комбинат!
Свинья – депутат!..
Однако самым ужасным было то, что Аделаида втайне действительно любила сцену! Эту слабость она скрывала даже от самой себя, боясь и думать на эту тему. Когда такая крамольная мысль просто посещала её голову, Аделаида начинала одёргивать юбку, или поправлять волосы, как если б на неё действительно кто-то смотрел и она суетилась под взглядом. Она любила театр намного больше, чем кино, потому что там все были в живую. Любила концерты. А ещё – и это было так ужасно – она любила… балет! Какие там все были красивые! Прямо воздушные с ровненькими-ровненькими