обратном порядке всё это выглядело несколько путано, на самом же деле история вышла простая. В большой крестьянской семье народился мальчишка, не похожий на остальных, за что бывал бит отцом неоднократно. А когда к четырнадцати годам он от злости превратился в какую-то невидаль лохматую, то и вовсе стало понятно, что нагуляла его родительница где-то на стороне. После такого домой обратно ходу не было. Керн сбежал и по случаю подвернулся баронскому егерю, которому оборотничество оказалось не в новинку.
Пять лет прожил он при дворе, повзрослел, подучился малость, а потом прознали, какой он породы, и пришлось с той хорошей жизнью тоже расстаться. Подался в разбойники – не понравилось. Чего уж хорошего зад морозить, вшей кормить, да урчание голодного брюха слушать. То ли дело в городе, там если и кошель не срежешь, то какая-нибудь вдовушка или шлюха сердобольная непременно приютит и накормит. Только оплошал Керн и там. На мелочи попался, палками на площади побили бы да отпустили, так нет, сбежать они с дружками надумали.
Побег тот кончился кровью и в Таллиноре больше оставаться не было никакой возможности. Да ладно, вроде бы. Других городов по миру хватает. Но вот надо же было такому случиться, что по дороге в Гульрам, попался Керну на глаза кошель с самоцветами, что один из купцов вёз. Это ж с такими-то деньгами не просто в новый город можно перебраться, а сразу чуть ли не правителем там стать. Стянул он этот кошель и сбежал, только не утерпел до Гульрама и загулял на постоялом дворе по дороге. Нагнали его купцы, долг вернуть захотели, а взять-то уже и нечего, только руки-ноги свои и остались. Вот их торговец и решил продать в уплату долга. Так оказался Керн в колодках. Опять сбежал. Опять попался. И вот теперь всё в тех же колодках, не дающих ощупать разбитую башку, валялся на полу клетки и малодушно надеялся сдохнуть поскорее.
III. Квантовая запутанность восприятия
Кровавая муть медленно отступала, выпуская из своих цепких лапок сознание жертвы. Мир начал обретать звучание, пробиваясь в уши чередой скрипов, свистов, странного говора и чьих-то (возможно, даже моих) стонов. Потом начала проступать фактура вместе с осязанием неструганных досок подушечками пальцев и щекой и другими частями тела. Потом в нос пробрались запахи, требуя обратить на себя внимание и выбивая слезы. Сложное амбре не очень-то мытых тел, лошадей, дерева, смолы и походной кухни. И лишь после того забрезжил свет сквозь со скрипом открываемые веки.
Ну, здравствуй, новый мир, мать твою!
Злость бьет по нервам, и я чувствую, как схожу с ума, поддаваясь беснующейся ярости внутри. И тут же в ответ чья-то воля сжимает вокруг меня клетку, впивающуюся острыми жилами в мое тело, заставляя корчиться от боли и рычать в бессильной ярости, царапая дощатый пол острыми когтями. Из груди рвется лишь беспомощный рык и стон, смешанный с болью. Я в бессильной злобе бью по полу, отчего доски натужно заскрипели, но выдержали.
А в моей голове медленно всплывали картинки недавних событий… И вот тут уже накрывает по настоящему,