выступу, левее от головы. Хорошей новостью было то, что выступ на вид казался достаточно прочным и размещался почти на самом верху, то есть рядом с конечной целью всего неожиданного приключения. Плохим же известием стал тот факт, что дотянуться до него можно было только в прыжке.
Опытный скалолаз, зная свои возможности, наверняка нашел бы другой выход. Например, вколотить пару клиньев. Но у переводчика имперского посольства не было клиньев, зато была несомненно магическая по безумной природе идея, что если прыгнуть и уцепиться рукой за небольшой выступ, то практически нетренированный мальчик, который изрядную часть жизни провел в пыльном архивном заточении, сможет тут же подтянуть свое рыхлое тело и волшебным образом очутиться на самой вершине. Возможно, конечно, что этот соблазнительно прекрасный цветок, видимый уже отчетливо, источает некие особые запахи, заставляющие молодых людей тянуться к нему любой ценой, даже рискуя жизнью, как огонь ночной лучины притягивает мошкару. В любом случае мысли Уни неведомым образом сошлись во вполне конкретное решение, и он, оттолкнувшись что есть силы левой ногой (очень мощно, как ему показалось), а еще правой (недостаточно мощно, ибо она была почти выпрямленной), прыгнул, как обезьяна из аринцильских джунглей. Так Унизель Вирандо, переводчик посольства сиятельного императора Герандии Кергения, впервые в жизни ощутил, что такое переоценка собственных сил в критический момент, исходящая не из реального представления о возможностях своего тела, а исключительно из желаемых, а по сути – воображаемых характеристик.
Безусловно, сторонний наблюдатель не мог видеть весь ужас в глазах Уни и той рвущейся нити надежды в самой глубине его сердца, когда, великолепно допрыгнув почти до самой вершины и даже ощутив пальцами спасительный выступ, он через мгновение понял, что сил в кистях явно недостаточно, чтобы удержать все тело. Впечатление было такое, будто кто-то очень злой и несправедливый просто взял и с нечеловеческой яростью вырвал выступ из его руки. За эту ничтожную долю мгновения Уни успел последовательно обрадоваться, потом испугаться, потом вознегодовать и, наконец, провалиться в дикую панику.
«Это все сон, это не со мной, это сейчас не меня размажет по живописным каменьям!»
Впрочем, последний ужас был настолько мимолетным, что не успел дойти от глаз и мозга до сердца, чтобы разорвать его от чудовищного, спрессованного, как оливки под давильным прессом, напряжения. Есть все-таки некая мудрость в том, чтобы лечить подобное подобным. В данном случае это был страх юркого пескарика, которого умелый рыболов подсекает и разом выдергивает из воды. Так и сейчас: в воздухе раздался как будто свист меча, а потом что-то, словно бешено вращающееся колесо с крюками, подцепило Уни за ослабевшую правую руку и, резко подбросив, неожиданно мягко опустило на поверхность. На мгновение переводчику показалось, что тело его потеряло всякую гибкость и застыло, словно глиняная фигурка, вышедшая из печи. По крайней