и свое гадкое поведение. Короче, станет только хуже.
– Серьезно? Никогда бы не подумала!
Они двинулись по тропинке. Матильда думала вслух.
– Ну, жанр это такой. Он не всем нравится. А тебе понравилось?
– Да, – соврала Женя. – Мне понравилось тебя слушать.
– Я вложила всю душу…
Эта песнь неоцененного художника, та, что о душе, была бесконечна. Правда, она в конце концов сводилась к подсчету затраченных на литературу человекочасов и пылкому заявлению о нежелании работать дальше. Но Женя слушала и сочувственно кивала.
– Я не буду больше плакать, – пообещала вдруг Матильда. – Я просто напишу что-нибудь новое. Не про Белые Горы!
– Это хороший настрой, – улыбнулась Женя. – Напиши, как на эту противную Емельяновну библиотечное привидение напало.
Матильда рассмеялась.
– Это мой дом, – Матильда показала на новостройку.
– Может, пройдемся еще? – предложила Женя. – Чтоб ты домочадцев слезами не пугала…
Матильда открыла сумочку и протянула Жене еще две купюры.
– У меня правда больше нет, – сказала она.
– Мы что, уже час тут гуляем? – удивилась Женя, пряча купюры в тот же карман.
– Ну да, – подтвердила Матильда. – Слушай, давай встретимся завтра! Приходи в гости, квартира шестьдесят семь.
– Хорошо.
Женя смотрела ей вслед, пока она, махнув рукой, не скрылась за железной дверью подъезда.
И только тогда, когда глухо стукнул магнит домофона, Женя почувствовала, как она устала. И дело было даже не в скучных текстах, агрессивных библиотекарях и запахе морковных котлет, а в том, что Матильда была четвертой за сегодня. Или пятой. Женя достала купюры из кармана, а со спины сняла маленький рюкзачок и нашарила в нем свой кошелек. В кошельке оказалось чуть меньше десяти тысяч, что никак не прояснило ситуацию: четвертая была Матильда или пятая.
Женя сложила купюры в кошелек.
Но на сегодня почти всё. Слава Богу!
Она свернула на соседнюю аллею, чтобы до дома добраться переулками – нет сил брести в толпе.
Дома было прохладно – работал кондиционер. Женя щелкнула пультом, крышка кондиционера, чавкнув, закрылась. Она подошла к окну гостиной, выходящему во двор, и открыла его настежь. Здесь, на подоконнике, сохли четыре больших бруска мыла: желтое с травами, розовое земляничное, фиолетовое с лавандой и зеленое, пахнущее чем-то ядовитым. Бруски были фабричные, одинакового размера, два с начинкой: в основу желтого и зеленого были вмурованы ароматные травинки. Женя провела рукой по стопке – стопка приятно стукнула – взяла розовое, подбросила на ладони.
На бруске стоял неаккуратный штамп – название фирмы и «160 лет».
Женя поднесла его к носу и вдохнула. Пахнет как детство. Летнее утро, свежевыстиранные простыни, которые бабка развешивала здесь, во дворе, под окном – они пахли точно так же. Маленькая Женя часто путалась у нее под ногами – ей