сколоченная отцом из деревянных поддонов кровать, где мы с сестрой спали. Вдвоем было теплее и уютнее. Еще у нас был стол с полками, так мы считали. На самом же деле – просто еще три деревянных поддона, поставленных друг на друга. Поначалу мы к этому столу почти не подходили, потому что занозы от него очень больно впивались в кожу. Но потом сами ошкурили его до гладкости, убив на это занятие не одну неделю и стесав не один слой кожи со своих детских рук. Постелили поверх найденную на свалке клеенчатую скатерть оранжевого цвета и были счастливы. Апельсиновая скатерть придала комнате хоть какую-то радостную нотку. На голые бетонные стены нам позволялось клеить вырезки из найденных старых журналов и наши рисунки. Поэтому к тому времени, когда мне стукнуло десять лет, вся стена, у которой стоял стол, была украшена «цветными обоями». Может, тебе она показалась бы аляповатой и некрасивой, но нам она представлялась картой мира, счастливого другого мира.
Наш дом стоял на отшибе вымирающего городка. Чтобы добраться до асфальтированной дороги, нужно было пройти через лес примерно два километра по петляющей дорожке. Подъезд к дому давно зарос высокой осокой, у родителей машины не было, да и знакомых или других людей, которые могли бы приехать к нам на машине, тоже не имелось. А все, что долгое время не используется человеком, возвращается в лоно природы, уж так устроена жизнь.
Сестра с самого детства брала меня с собой гулять в лес, так, по крайней мере, она мне рассказывала. А я помню тот особенный день, когда мы бродили среди солнечных лучей, которые пробивались меж листьев деревьев, словно пушистые золотые птицы. Мы играли в «поймай лучик», улыбаясь, бегали по лесу, потом вышли на затерянную в глубине леса поляну. Сестра сказала:
– Хочешь, покажу фокус?
Улыбка просияла на моем лице, хотя мне тогда было неизвестно, что такое фокус. Но у меня всегда было безграничное доверие к сестре. Это чувство живет во мне по сей день, пусть с тех пор прошел уже не один десяток лет. И конечно, мне очень хотелось узнать, что такое этот самый фокус.
– Скажи «да», повторяй за мной: да-а-а.
Ее голос звенел, как ручей, к которому мы иногда ходили, а улыбка согревала. Она и сейчас согревает меня самыми темными ночами, отвлекая от мрачных мыслей и поступков.
К пяти годам мной так и не было произнесено ни одного слова, так, мычалось что-то на своем языке. Но отцу и матери было не до меня, только сестра пыталась привить мне человеческую речь и другие человеческие качества. Не знаю, насколько у нее это получилось.
Я помню свои попытки выдавить из себя нужный звук, но после очередной неудачи следовал кивок, который четче выражал мысли.
– Ничего, скоро получится, – сказала сестра и взяла меня за руку. – А теперь нагнись и загляни под красивые резные листики, вот эти, вдруг там что-то есть?
Она всегда умела сделать из будней праздник, из тяжелых ежедневных обязанностей – игру, увлекательную и интересную.
Мы, широко раскрыв глаза, заглянули под зеленые