вас сюда, к себе. Вы не помните, я рассказывал в поезде, что имею домик в Гатчино, наследство от родни. Доктор определил, что у вас… э-э… катаральное воспаление.
– Ах, это что-то серьёзное?
– Нет, вы простудились и переутомились. Доктор обещал зайти завтра.
Завтра мне нужно быть в Петербурге и искать, кому передать письмо.
– Не знаю, как вас благодарить, Сергей Николаевич… я в долгу перед вами, – прощебетала я, голос звучал естественно слабо.
– Полноте, мадам… Отдыхайте и ни о чём не беспокойтесь. Следует ли сообщить вашему брату?
– Брату? Какому… Ах, да… нет, не стоит его волновать. Как только мне станет легче, переберусь к своей знакомой – она живёт здесь, неподалёку.
– Хорошо, как скажете. Распоряжусь, чтобы сюда подали ужин. Когда спадет жар, и доктор разрешит, затопим баню. Баня – лучшее средство от хвори.
– Баню? Как это мило… У вас своя баня?
– Своя, – кивнул он. – Срублена по всем правилам, вода подаётся при помощи насоса.
– Какой вы… инженер!
Он улыбнулся и кивнул, видимо, довольный моим восторженным откликом.
– Который ныне час? – спросила я.
– Четверть восьмого. Отдыхайте, не стану более вас утомлять.
Он поднялся, коротко улыбнулся и вышел. Я допила настой и опустилась на подушку. Вскоре Капитолина принесла ужин – куриный бульон, расстегай с капустой и кувшин горячего клюквенного морсу. Я поела, даже с некоторым удовольствием, на время забыв беспокойные мысли, но повторила требование сей же час принести мою одежду. Горничная клятвенно пообещала и ушла, а я встала с кровати и, пошатываясь на противно слабых ногах, прошлась по комнате. Комната, в которую меня поместили, была довольно уютной, несмотря на аскетичность её убранства. За окном в полумраке виднелись какие-то деревья, возможно, сад, окружающий наследный домик инженера Бочарова. Пришла Капитолина, поохала, что барыня покинула постель, разложила мою одежду на кушетке.
– Всё постирано, поглажено. Токмо на подоле платья пятна не отстирались, где-то вы краской али чем испачкали.
Али чем… Рассмотрела бледные охряного оттенка пятна на подоле светло-серого платья. Значит, в панике ступила в лужу в той квартире или махнула подолом по ней. Ботинки были чисты, то ли пятен на них не было, то ли их отмыли. Взялась за корсет, просунула задрожавшую руку в карман, пришитый внутри. Слава богу, письмо было на месте! Достала проверить, оно ли, – вдруг инженер Бочаров обнаружил и подменил документ. Знакомый мелкий почерк успокоил. Вернула письмо в тайник корсета, легла и вскоре уснула.
Утром следующего дня, перебирая вещички в ридикюле, не обнаружила зеркальца в ажурной оправе и вспомнила, что прикладывала его к губам погибшего в той квартире. Вероятно, там и оставила, когда убегала. Разволновалась, но сказала себе: конечно, это скверно, но мало ли таких зеркалец, ничего в нём нет особенного, куплено когда-то или кем подарено, уже и не припомню. Мало ли кому оно принадлежало.
Жар спал,