эти слова как веский аргумент в пользу своего нежелания призвать в армию Ришемона. Сегодня Ла Тремуй, фактически, повторил их, и дофин не нашёлся, что ответить.
«Но он задумался! – усмехался про себя министр, наблюдая за тем, как величаво продолжает Шарль своё кружение среди придворных. – Понял, что мне что-то известно и теперь будет умирать от любопытства, но не спросит! Нет! Пока не спросит. Он уже играет в короля и, кажется, весьма в этом преуспевает. Спасибо мадам герцогине – научила. Достаточно посмотреть, как он начал говорить со своим двором, с каким лицом слушает одних, с каким пренебрежением оказывает подчёркнутое внимание другим… Он стал расчётлив, наш дофин. Не то, что раньше, когда малейшие душевные волнения проступали на его лице словно открытые письмена… Сейчас, пока Жанна побеждает, он, конечно же, ни о чём спрашивать не будет, но ведь когда-то всё кончится, и нужда в ней отпадёт. Вот тогда мне надо быть готовым! Тогда он не просто спросит – он потребует моих сведений, откровений, умозаключений, чего угодно, лишь бы это помогло её отстранить, а других заставить забыть о чудесном происхождении той, что одела корону на его голову. Он всё отдаст за возможность убить даже намёк на поклонение ей, как спасительнице, и будет прав по-своему, по-королевски. И я его охотно поддержу… А пока… Пока пускай раздумывает о том, что мне известно. Я же займусь иными делами… О, Господи, как много всего нужно сделать! Но лучше так, чем не иметь возможности сделать хоть что-то…».
В этот момент, откланявшись дофину, Шарло Анжуйский пошёл к выходу, и дворяне его свиты потянулись следом.
«Пора!»
Если бы кто-нибудь в этот момент дал себе труд понаблюдать за почтенным господином де Ла Тремуем, он бы очень удивился манёврам, которые тот производил. Незаметно, но всё-таки двигаясь одному ему известным способом, министр переместился по залу так, чтобы оказаться у выхода в одно время с неким молодым человеком, который, улыбаясь кому-то, кого оставлял в зале, спешил за уходящим Шарло.
– О боги! Вы в своём уме?! – завопил Ла Тремуй, ловко подставив свою ногу под сапог молодого человека.
Тот обернулся, увидел, на кого налетел, отпрянул и, покраснев мгновенно до корней волос, забормотал извинения.
– Как же вы неловки! – простонал Ла Тремуй. – По вашей милости, молодой человек, я теперь охромел!
Быстрыми короткими взмахами кисти министр отогнал подбежавшего слугу.
– Нет, этот господин сам исправит свою оплошность – это его святой долг проводить меня до моих покоев.
– Но я… о, ваша милость, прошу великодушно извинить, но я должен… О-о, как глупо вышло!
Ища поддержки, молодой человек беспомощно обернулся на дверь, за которой скрылся Шарло, но никого знатного из свиты, чтобы вызволить его, уже не осталось, а самому перечить Ла Тремую было небезопасно. «Ладно, – подумал он, – провожу, а потом повеселю всех рассказом о том, как сшиб его милость. Уверен, за это мне простится любое опоздание!».
Юноша почтительно согнул руку и министр, навалившись на неё всем телом, захромал к выходу.
– Не