Рiвняння на мене! Кроком руш![4]
И хор усатых «хвопцiв», встряхивая чубами, лихо закидывая сапог за сапог, потрясая в воздухе шматками розового сала со слезой, печатает шаг по Минной стенке, к «Гетьману Сагайдачному», который когда-то был «Адмиралом Октябрьским». В ВМС Украины на четыре корабля восемь адмиралов. Корабль управления носит на себе ледовый пояс – это в Крыму-то!
Игорь Шебаршин получил орден Красной Звезды за то, что в Северном море на сторожевом корабле «Галантный» двадцать минут затыкал пробоину собственным телом, а точнее той его частью, на которой сижу я в период писательской течки. Ау, Игорь, как твой ревматоидный артрит?
Мишку Шелобнёва вчистую выгнали с флота старлеем, сняв одну звезду за то, что его матрос прыгнул с БМТ в Босфор. Матроса застрелили в воде из АКМ свои же вахтенные с красными повязками на рукавах. Турки, нарезая кольца на катерах береговой охраны вокруг нашего отряда, махали кулаками, воздевали очи горе, подобрали труп и, говорят, похоронили его с воинскими почестями, как борца за демократию. Наслушался «голосов», сукин сын!
(Недавно я схоронил Михаила Николаевича Шелобнёва в его родном Екатеринбурге. Душа не выдержала боевых служб, долгих скитаний по Северу, от Мурманска до Диксона, бездомной и безденежной жизни бывшего блестящего офицера ВМФ СССР. Мир праху его!).
Вову Иванова знали как Ефимовича, а потом выяснилось, что он по отцу, кап-три из Севастополя, и вовсе Кац. Что, интересно, он чувствовал, когда капитан-лейтенантом в составе Средиземноморской эскадры циркулировал у песчаных берегов Синайского полуострова?
Еду по Москве с бардом Мишей Кочетковым, поезд ломается, и мы выходим на Третьяковской. Ждём следующего минут пять. В центре зала появляется кап-лей в шинели под руку с высокой статной дамой, смотрит в упор, бросает даму, кидается ко мне. Мы обнимаемся – прошло почти десять лет! Мишка, коренной москвич, потрясён: в муравьином мегаполисе два человека, разбросанные от Ростова до Владивостока, встретились в метро!
Толик Водянников и Андрюша Денисов уже год учились в Военно-политической академии. Там же болтался и толстый Лёня Марченко. В общаге живут семейно, как в военном городке. Накрыли стол, приняли по одной-другой, попели, и я приватным образом побеседовал с Толиком, уже дважды объехавшим земной шар внутри плавучего гроба с музыкой и ракетами водоизмещением двадцать тысяч тонн. За год он дышал свежим воздухом всего три раза, и один из них на Северном полюсе.
– Ну что, – говорю, – замполит, колись! Нужны вы на флоте, или прав был я, когда предлагал демонтировать партполитаппарат?
– Честно скажу, – ответил порозовевший Толик, – нужны мы там, как в бане пассатижи, но вот лично мы с Андрюхой лямку тянем честно. По крайней мере сопли матросам утираем от души. И вахтим, как положено, научились. А так-то, конечно… – И задумался, повесив пшеничный ус на грудь колесом.
– Да, – встрепенулся Толик, – видел я Лёню Пьяныха в Ленинграде, на базе. Идёт под газом, но не шатается, увидел, полез целоваться, а потом рассказывает: «бл…, только что с народной артисткой познакомился в кабаке, к ней домой поехали, с собой прихватили, то да сё,