меня слегка от такой речи. С одной стороны – оно и так, я тоже не далеко от школы жил, учил историю, но все же – за планетку нашу обидно! Не дикари ведь мы давно уже. Ну, не все, по крайней мере, и особенно – если трезвые. Это мы – самый нормальный народ. А у политиков, у тех по-другому, у них со временем ревматизм мозга все же наступает, и чем дольше они сидят на своих постах, так тем уверенней. И сами мы их выбираем, а, как выберем так сразу же сами и удивляемся…
И так каждый раз, как бы там наш строй не называли, какие бы «измы» нам не «пришили».
Примерно так мне тот самый психиатр объяснял, после того, как мы с ним на рыбалке вторую пол-литру «уговорили» – он-то свое дело знает, у него такие клиенты были…
Да и то сказать, последним из известных мне наших правителей, только Петр I лично в сражениях участие принимал, сам на абордаж шведский корабль брал, да и вообще…
Короче, что такое война в «живую», они, современные политики, особо не представляют. Но это – к слову, значит.
Слушайте дальше… Не надоело? – спохватился Палыч. Но этот вопрос сам Егоркин считал риторическим, абсолютно не интересуясь ответом, и сразу же продолжал:
– А Мишка, значит, наш механик, ей-Богу, патологический фанат всяких железяк и устройств, и конструкций. Любой движок для него, как для нас, простых смертных, – какой ни будь букварь.
На их рожи он вообще, как мне показалось, ноль внимания, и видит только их «кастрюлю», и все удивляется, как же он такой машины-то и не знает. Даже никогда не видел, а? Что, говорит, у вас там такое? Их мужик, который все с какими-то приборами бегал, да обшивку у люка раскручивал, какую-то панель снимал, хмыкнул только, да рукой махнул – куда, мол, тебе, все одно не дойдет. Потом чего-то мерил, чего – то крутил, да и плюнул, бросил свой инструмент, и докладывает своему, как мне показалось, офицеру:
– Абзац, говорит этому двигателю, причем – самый большой и полный! Надо новый десантный катер с запасным блоком вызывать, или самим эвакуироваться, а эту колымагу – тут он презрительно пнул по стойке опоры – взорвать к едрене матери! – и выразительно посмотрел на своего кэпа. Ну, может и не совсем точно, но я так уж для себя запомнил его пламенную речь.
Выслушав эти слова, Михаил подошел к открытому лючку под обшивкой, из-за спины что-то разглядывал, затем вежливо подвинул их механика в сторону, достал из нагрудного кармана отвертку, с которой он никогда не расставался. Что-то пробормотал, куда-то прицелился и быстро куда-то ткнул тонким жалом инструмента, да так, что обалдевший «зеленый» не успел ему помешать.
Вдруг внутри «кастрюли» что-то мявкнуло, хрюкнуло, затем пошел ровный такой писк, как будто сельсины запели куплеты из оперетты, а по всей верхней кромке корпуса побежали разноцветные огни, а кастрюля стала как-то бледнеть и таять.
«Е-К-Л-М-Н!» – вдруг прошибло меня одной запоздалой догадкой, словно током, прямо как живых контактов голой рукой хватанул. Так ведь эта «кастрюля» и не кастрюля вовсе – а «летающая тарелка», НЛО, едрит ее и ангидрид в медный громоотвод, в астрал и в теорию либидного поля