теплый день, – ответила Таня, тряхнув головой, словно пытаясь отогнать неприятные воспоминания.
Пройдя квартал, они свернули за угол, где рядом с киоском с надписью «Marlboro» стояли несколько пластиковых столиков. Подбежала официантка, они заказали по порции мороженого, Таня – с орехами, Нинка – с орехами и шоколадом.
– Люблю красивую жизнь, – сказала подруга, жмуря глаза то ли от солнца, то ли от удовольствия.
– Да, красиво, – согласилась Таня, оглядываясь вокруг. Ветки рыжеющей рябины нависали над их головами. – Зима будет холодной, вон ягод сколько.
– Да я не о том… – перебила ее подруга. – Шоколад я люблю и вообще все сладкое.
– Я читала в журнале, что сладкое любят те, кому любви не хватает, – сказала Таня, провожая взглядом вспорхнувшую синицу.
– А тебе хватает? – удивилась Нинка, уставясь в креманку, где плавилось Танино мороженое.
– Нет, конечно, но я привыкла. У матери спрашивала, любит ли она меня. Ответила, что любит, а у самой тухлятина в глазах. Иногда мне кажется, что она вообще какой-то урод.
Таня вздохнула и медленно зачерпнула подтаявшее мороженое.
– Мать твоя с мужиком-то, с Генкой, расписанная?
– Не-а… Пьянка-гулянка знатная была, но белое платье с фатой она не надевала, – съязвила Таня.
Нинка откинулась на сиденье, облизала губы.
– Ну и правильно, раз с ребенком, – сказала она уверенно. – А мужика-то своего она хоть любит?
– Говорю – урод она какой-то, – с раздражением сказала Таня. – Ничего я в них не пойму. Вместе живут, а радости нет.
Она отодвинула креманку с недоеденным мороженым и взглянула на подругу. У Нинки было круглое добродушное лицо с редкими крупными веснушками на носу, по форме напоминающем картошку.
– И моя мать, значит, урод, – вздохнула Нинка. – Я доем? – спросила она, придвигая к себе Танину креманку.
– Как хочешь, – равнодушно сказала Таня.
Нинка быстро доела подтаявшее мороженое, облизала ложку и задумчиво сказала:
– Знаешь, я все о будущем думаю. Ведь последний год учимся, а потом…
– Суп с котом, – усмехнулась Таня.
– Не все ли равно. Ты куда после школы собираешься?
– Надо курсы какие-нибудь закончить, потом работать пойду. Может, поеду в Москву.
– Разгонять тоску. Че тебе тут не сидится? Тоже не деревня.
– Да я б никуда не ездила, только мать надоела.
– Суется везде? Как моя. Знаешь, она до сих пор орет на меня за то, что с тобой дружу.
– А ты?
– Мне пофиг. Поорет – перестанет.
– А моя не орет, только в последнее время все волком смотрит, не пойму почему.
– Ревнует.
– К кому?
– Ко всему. Их-то время прошло, старушки. Твоей сколько?
– Тридцатка с хвостом.
– Бли-и-ин, – округлила свои и без того круглые глаза Нинка. – Молодая вроде. – Моей-то – к полтиннику. Вот бы замуж ее отдать за какого-нибудь старичка