закрытия для посещения туристами. Нет. Я говорю о вещах более приземлённых, но не менее, порой, будоражащих пытливый ум. Я говорю о всё ещё неизвестных нам малочисленных племенах тех обитателей Африки, что невидимо живут в самых удалённых и тайных её уголках, в самых густых лесах у реки Конго, о которых только мельком слышали пигмеи, и которых нам ещё не посчастливилось встретить. О неконтактных племенах бассейна Амазонки, живущих уединённо во влажных ядовитых зарослях дождевых лесов и топях тропических болот. О древних шомпенах Большого Никобара, скрытно живущих вдали от остальных пришельцев-никобарцев. О бедных жителях затерянного в Тихом океане острова Банаба, испоганенного и почти разрушенного горнодобывающей деятельностью европейцев. Об удивительных сентинельцах, живущих на Северном Сентинеле, чьим домом он был ещё до того, как начался последний этап последней ледниковой эпохи, исчез Доггерленд, скрылся под водой Берингов перешеек, а Тасмания была отрезана от Австралии, и которые никого не подпускают к себе. О жителях других одиноких океанских островов, чьё положение на карте вызывает удивление, и стоит только представить себя на их месте, зная обо всех густонаселённых современных городах и странах мира, как душу сковывает пугающее ощущение жуткого отдаления и одиночества. Но даже в быт этих народов рано или поздно приходит современная цивилизация. И даже мне, будучи этнологом, ещё труднее поверить в то, что в этих условиях, на почти полностью изученных нами площадях суши существуют неизвестные нам, по-настоящему скрытые примитивные племена первобытных людей, искусно старающихся сохранить своё существование в тайне от других, и живущих там, где обычному человеку и в голову бы не пришло поселиться. Я говорю о племенах столь древних и забытых, что знания и сведения о них кажутся нелепыми мифами и непристойными сказками, а сами размышления о них вызывают страх и ощущение незащищённости. И пусть судьба будет милостива к тем, кому выпадет мрачный случай заплутать и встретиться с ними, ибо никакие боги не услышат обращённые к ним из-под густых зарослей молитвы, что обречены на растворение в кошмарной какофонии насмешливого шума живых джунглей и нечестивых завываний тех, кого я не решусь назвать людьми. Пусть тем обречённым повезёт, и с ними не будет никого, способного понимать проклятое подобие языка этих существ. Невозможно услышать то, что знают и со злобой шепчут они в уши тем несчастным, что понимают их омерзительное наречие, и безумно повторяющим их слова на понятном нам языке, и не потерять в ужасе рассудок… Сейчас я стою на распутье, сомнения одолевают меня, так как произошедшая со мной история, которая может подкрепить все эти слова, сам факт того, что она произошла, продолжает приводить меня ужас и ступор. И никогда в моей жизни не будет момента, когда бы я захотел вспомнить хотя бы миг из всего, что со мной случилось, и уж тем более его описать. Но с другой стороны, естественное чувство, что я должен предостеречь других о таящейся опасности, не покидает меня с того дня, как
