дискредитировать. Так, например, Гёте вместо своего портрета послал ему чужой. Лафатер отказался признать в изображенном великого писателя, о чем и сообщил Гёте письмом. Об уважении, окружавшем Лафатера в глазах современников, ярко свидетельствовал, между прочим, тон, каким Карамзин в «Письмах русского путешественника», повествовал о встрече с ученым. На писателя произвело огромное впечатление, как изложение деловой стороны предмета поминутно прерывалось у Лафатера иллюстрациями, он с легкостью цитировал физиономические наблюдения Иисуса сына Сирахова, Цицерона, Монтеня, Бэкона, Лейбница.
На философские взгляды Лафатера влияли одновременно и пиетизм, и либерализм, он отождествлял Веру и Любовь, стремясь найти гармонию между религией и наукой. Будучи горячим поклонником Месмера, он стремился примирить «животный магнетизм» с одной стороны со спиритуализмом, а с другой – с научным позитивизмом.
По оценкам самого Лафатера, в-целом его научный проект потерпел фиаско. Ему не удалось заглянуть в лицо Бога, не удалось и примирить науку и религию. Карамзин вспоминал, как Лафатер предавался отчаянию при мысли о непознаваемости существа вещей, приводя в пример кающегося царя Давида, ослепленного Небесным Светом.
В 1801 году Лафатер был убит пьяными французскими мародерами. Несмотря на скептическое отношение Лафатера к результатам своего научного поиска, идеи, заложенные им в физиогномике, на многие десятилетия определили направление развития швейцарской психологии и во многом повлияли на формирование психологической диагностики. Достаточно упомянуть работы таких видных ученых как Юнг, Кречмер, Роршарх, Зонди.
Несмотря на то, что Месмер первым предпринял попытку экспериментального изучения психотерапевтических отношений, до тех пор использовавшихся только в магических опытах – в его практике существовал раппорт (словесный или невербалный контакт гипнотизирующего и гипнотизируемого) – Месмер не уделил должного внимания этому феномену. Когда его ученик и последователь маркиз Шастене де Пюсегюр в 1784 г. сообщил о своем открытии сомнамбулизма (наиболее глубокая степень гипнотического состояния) и возможности войти в словесную связь с магнетизируемым, Месмер, уже сталкивавшийся с подобным явлением, отмахнулся от этого факта, как от малозначащего. Готовясь к диспуту с научной комиссией Французской Академии, он сконцентрировался исключительно на физиологической стороне гипноза. Пюсегюр же положил начало психологии измененных состояний сознания.
Исчезновение Месмера не повлияло на уже успевшую возникнуть в Европе моду на чувственность. Опыты магнетизеров будоражили умы в конце XVIII – начале XIX столетий – время рассвета романтической чувствительности. По всей Европе проходили выступления магнетизеров, создавались магнетические общества, публиковались головокружительные результаты носителей магнетической силы.
Широкое увлечение магнетизмом невольно приковывало