в жизнь мою привнёс чистейший свет —
Я тою же монетой отплачу.
Пусть не со мной ты в этот поздний час,
Но знаю точно, что глядишь сейчас
На эти звёзды в полной тишине,
Которые расскажут обо мне.
Пусть ты сейчас в другом совсем краю,
Но не забудь любимую свою;
Ту самую, что ты назвал звездой,
Носи всегда в своей душе с собой.
И мы с тобой увидимся. Пусть вечность
Пройдет. Ничто не остановит нас.
Мой сильный волк, мой храбрый друг, до встречи,
До скорой встречи рук, улыбок, глаз.
Не глупи, не смеши, не балуй
Не глупи, не смеши, не балуй:
Это всё на игру так похоже,
Словно первой любви поцелуй
Сердца раны так сладко тревожит;
Словно первой любви красота
Птичье пенье являет напрасно:
Всё не то, я не тот, ты не та.
Вместе с болью рождается страстность.
Если встречу тебя на пути,
Закурю этот город тревожный.
Я не в силах тебя отпустить.
Это сложно, мой друг. Очень сложно.
Я буду врагом твоим, другом иль просто прохожим
Я буду врагом твоим, другом иль просто прохожим?
Тебе лишь решать и судить. Лишь тебе – выбор твой.
Ты станешь святыней: особенным и непохожим
На множество тех, кто гордится, любуясь собой.
Тебе ли учиться, как быть человеком? Я знаю,
Ты делаешь всё, словно в этом весь ты, вся душа.
Ты, может, смеешься, но я о тебе вспоминаю,
Особенно долгой зимою, когда очень больно дышать.
А впрочем, как высказать всё, что во мне накипело
И камнем лежит где-то в недрах несчастной души?
Ты жжёшь все мосты, рвёшь все нити так быстро и смело,
А здесь я стою и молю: «Нет, не надо спешить».
Твой нрав сумасшедший так дик, непонятен и странен,
Но всё же слова дорогие навеки у сердца лежат.
И тени надежды рождаются словно в тумане
И в страхе, и в ужасе меркнут, тускнеют, дрожат
Как чьи-то колени, как чьи-то красивые руки,
Что множество раз прикасались к твоим волосам.
Ты знаешь, я больше всего ведь боюсь не разлуки,
Боюсь невозможности верить любимым глазам.
Всё то, что мы ищем с надеждою тихой и робкой,
Всё то, что рассветом весенним мерцает и манит,
Читается в жестах, во взгляде и даже в походке,
Целует по-дружески в лоб, опьяняет, дурманит.
И в волчьем безумстве я вдруг понимаю тревожно,
Что слов моих всё же не хватит, чтоб высказать суть:
О чём-то великом сказать, в общем, вслух невозможно,
Но мы с умным видом спешим обсудить что-нибудь.
Зачем? Для чего? Мне всё кажется, я опустела
С тех пор, как ушёл самый близкий и дорогой.
И я не смогла, опоздала. Да-да, не сумела
Сказать, что теперь не хочу расставаться с тобой.
Но знаешь,