избушке посреди вечной мерзлоты.
Глаза у Эль Греко темные и выразительные, пусть и непонятно, что именно они выражают. Изумление? Разочарование? Когда Майя прерывается, мутант какое-то время глядит на нее, а потом замечает:
– Вы живете в довольно специфичном мире. Ты так не думаешь?
«Что еще за „вы“»?» – раздраженно думает Майя.
Пробираясь сегодня по Городу Золотому – безо всякого оружия, – она, странное дело, чувствовала себя куда спокойнее. Солнца как с утра не было, так и не появилось, но слой облаков тонкий, и света вокруг достаточно. Дневной свет – немного непривычный, в нем все кажется совсем не таким четким, как в освещении молла. Но, так или иначе, она имеет возможность разглядеть Фриктаун во всем его беспощадном голом великолепии: груды мусора после вчерашнего, лужи сомнительных жидкостей, несколько вялых весельчаков все никак не закончат беседовать с кирпичными стенами, с закрытыми глазами приплясывать посреди пустой улицы и играть на варгане – если то, что делают с варганом, можно назвать игрой. Социотех окутывает этот район молла многозначительной аурой сладостного порока, атмосферой искушений и разврата распоследнейшей степени, но сейчас, днем, Майя видит, с кем тут приходится просыпаться – и это, по сути, ничуть не элитарная помойка на старом пустыре, только и всего.
Майя погружается в таинственный сумрак подворотни. Облетающие барбарисовые кусты днем смотрятся куда безобиднее. Она сто лет не видела барбариса и не может удержаться: отщипывает один кислый листочек и жует. Потом, набравшись решимости, шагает к подвальной двери.
Дверь закрыта.
Майя отступает, оглядывает фасад здания. Ага, есть еще одна дверь, на нормальной высоте. Оксана в сто-какой-то-там раз предупреждает о том, что, находясь на территории без покрытия, не рекомендуется заходить внутрь зданий, и Майя выключает звук. Придерживает дверь, но та все равно стукает у нее за спиной – кажется, оглушительно.
На лестнице ее не ждут ни грязные одеяла, ни набитые хламом сумки-тележки, ни штабели ресайкл-тары – ничего такого, с помощью чего принято обустраивать свое жилище в непокрытых кварталах. Если верить социотеху, а ему верят даже те, кто ему не верит – потому что, зараза, неощутимый, как радиация.
Она осторожно поднимается по темному пролету, доходит до первой площадки и озирается. Опять-таки, ничего страшного. Железных бочек с разожженными в них кострами, совокупляющихся прилюдно тел и пакетиков из-под орто не наблюдается. И очень тихо. На площадке – три дверных проема, хотя дверь есть только в одном. К ней прилеплен на монтажный скотч клочок бумаги. Шагнув поближе, Майя читает: «тебе сюда». И все.
Ну, ладно. Она дергает дверную ручку.
Теперь перед ней длинный коридор. Она делает два шага, заглядывает в первую по ходу движения комнату. В центре стоят, чуть повернутые друг к другу, два разномастных стула: деревянный цвета ореха, винтажный, и неожиданно новенький офисный. Больше в комнате нет ничего, кроме еще одного