друга удалялись в своим безмолвные и темные миры…
Жизнь развела нас жестоким пунктиром необходимости жить для других, завися от них в силу Вечного разума, творящего логику всех земных судеб путем постоянного деления на клетки и размножения всех путем их же умерщвления…
Жизнь или Бог сделал меня безумным философом, – разве кто-нибудь сможет ответить на этот бессмысленный вопрос… А мне вдруг жутко захотелось зарыться в этих бессмысленных вопросах, чтобы найти не ответ, а хоть какой-нибудь Смысл, ради которого я был бы здесь до самого конца, оставаясь с Вечной Тайной неизвестным…
Березы шумели как грустные подруги возле Ее могилы…
Она лежала возле пруда, а в губах у нее нежно трепетала маленькая травинка, она смеялась грудным звонким смехом, а потом глубоко забросил в меня свои голубые глаза, серьезно и одновременно с какой-то лукавой смешинкой, рассматривала мое лицо, т. е. отражение себя в нем…
– Ты любишь Лермонтова? – спросила она.
– Я читал его, он мне нравится, только он очень одинокий и печальный в своих стихах.
– Моей маме очень нравится Лермонтов, и она часто читает его, особенно вот это, —
Меня терзало судорожной болью.
Я должен был смотреть на гибель друга,
Так долго жившего с моей душою,
Последнего единственного друга,
Делившего ее печаль и радость,
И я помочь желал, но тщетно, тщетно.
Уничтоженья быстрые следы
Текли по нем, и черви умножались…
Одной исполнен мрачною надеждой,
Я припадал на бренные остатки,
Стараясь их дыханием согреть
Иль оживить моей бессмертной жизнью,
О, сколько б отдал я тогда земных
Блаженств, чтоб хоть одну, одну минуту
Почувствовать в них теплоту. Напрасно,
Закону лишь послушные, они
Остались хладны, хладны как презренье,
Тогда изрек я дикие проклятья
На моего отца и мать, на всех людей.
С отчаяньем бессмертья долго, долго,
Жестокого свидетель разрушенья,
Я на творца роптал, страшась молиться,
И я хотел изречь хулы на небо,
Хотел сказать…
Но замер голос мой, и я проснулся…
Она глубоко вздохнула, прижавшись ко мне…
– Очень мрачно, – прошептал я.
– Зато глубоко и осмысленно, – грустно улыбнулась она, и взявшись за руки, мы пошли на кладбище, утопавшее в тени больших старых берез…
Сейчас берез было мало на кладбище, а могил стало много…
Люди умирали и умирали, а деревья им словно освобождали место, исчезая, растворяясь в Никуда…
Господи, мы с ней мечтали о том, что всегда будем вместе, но жизнь нас разлучила навеки… Получалось так, что она читала стихи о нас, о моей безутешной печали по ней…
Как