вошла, как только он произнес последние слова, и, взяв тогу, которая лежала на кресле, инкрустированном слоновой костью, развернула ее, чтобы набросить на плечи Петрония. Лицо ее было тихое, светлое, а в глазах сияла радость.
Петроний взглянул на нее, и она показалась ему очень красивой. Обернув его тогой, она стала расправлять складки, и ей приходилось низко нагибаться, выравнивая их сверху и до самого низа. Петроний заметил, что руки ее имеют чудесный светло-розовый цвет, а грудь и плечи прозрачный блеск перламутра и алебастра.
– Евника, – сказал он, – здесь ли человек, о котором ты сказала вчера Терезию?
– Здесь, господин.
– Как зовут его?
– Хилон Хилонид.
– Кто он такой?
– Лекарь, мудрец и гадатель, умеющий читать судьбу людей и предсказывать будущее.
– Предсказал ли он и тебе твое будущее?
Евника покраснела, так что порозовели даже ее шея и уши.
– Да, господин.
– Что же он наворожил?
– Что встретит меня страдание и счастье.
– Страдание приняла ты вчера от руки Терезия, а значит, должно прийти и счастье.
– Оно пришло, господин.
– Какое же?
Она тихо прошептала:
– Я осталась.
Петроний положил руку на ее золотую голову:
– Ты прекрасно уложила сегодня складки, и я доволен тобой, Евника.
От его прикосновения глаза ее затуманились счастьем.
Петроний и Виниций перешли в атриум, где ждал Хилон Хилонид, отвесивший им низкий поклон. Петроний вспомнил о своей вчерашней догадке, что человек этот может быть любовником Евники, и невольная улыбка появилась на его лице. В странной фигуре грека было что-то и смешное и жалкое. Он не был очень стар: в всклоченной бороде и растрепанных волосах лишь кое-где серебрилась седина. Грудь впалая, шея согнутая, на первый взгляд он казался горбатым, и над горбом возвышалась огромная голова, лицо обезьяны и лисицы в одно и то же время; острый взгляд. Желтоватая кожа его пестрела от прыщей, а красный нос явно свидетельствовал о его пристрастии к вину; небрежная одежда, состоящая из темной туники козьей шерсти и такого же дырявого плаща, свидетельствовала о подлинной или притворной бедности. Петронию вспомнился гомеровский Терсит, и, отвечая жестом руки на поклон Хилона, он сказал:
– Здравствуй, божественный Терсит! Как поживают шишки, которые набил тебе Одиссей под Троей, и что он сам поделывает в Елисейских полях?
– Благородный господин! – ответил Хилон Хилонид. – Самый мудрый из мертвых, Одиссей, присылает через меня мудрейшему из живых Петронию привет и просьбу, чтобы он покрыл новым плащом мои шишки.
– Клянусь тройной Гекатой, – воскликнул Петроний, – ответ стоит плаща.
Но дальнейший разговор прервал нетерпеливый Виниций, который прямо спросил:
– Знаешь ли, зачем тебя позвали?
– Если два дома, два самых знаменитых дома, не говорят ни о чем другом, а за ними