уда со всех уголков нашей необъятной родины, песни под гитару,алкоголь, дым, горячий песок и невыносимый жар от костра на фоне всего перечисленного. Все это было мной уже однажды пройдено.
«Как тебе не было страшно»? – всякий раз изумляется Лидия, когда я рассказываю ей очередную байку из своего похождения. А разве мне не было страшно? С чего она берет это вообще? Порой, мне было очень страшно. Ах, да – просто, я никогда не говорил ей об этом. Наверное, в силу того, что мужчина должен быть храбрым и ничего не боятся. Ну и глупость.
Иногда, глубокой ночью, идя по объездной в обход города, мне доводилось слышать крики его окраин. Обычно это были женские крики, и обычно под треск бьющегося стекла бутылок об асфальт или бетон: «все! Успокойся!», «Хватит, пойдем домой», «Не надо!» и тому подобное. Мужчин тоже слышал, только они предпочитали матерщину, мычание и бессвязные междометия. Как правило все происходит отрывисто и недолго – люди устают верещать, устают бить и убивать друг друга и все это рано или поздно кончается. Наступает тишина. На объездной высокий трафик проезжающих мимо машин, их обдуваемое тебя «вжухание» днем и ночью практически не прекращается не на минуту, а тишина, как мы знаем – относительна. Поэтому унявшиеся крики, можно расценивать как наступление тишины. Под монотонные звуки моторов, вполне себе можно сосредоточиться и рисовать воображением картины, составлять сюжеты для будущих книг, правда, немного погодя – когда пройдет достаточно времени. Первые минуты после затишья сопровождаются какой-то тревогой – кажется, что город утих не потому, что драматический сюжет, развернувшийся там, вдруг достигнул концовки, а потому, что те люди, словно зомби, почувствовавшие запах твоего мяса, побросали дела свои, бутылки и увязались за тобой. Как бы медленно не шаркали их переломанные голени, ты все-таки понимаешь – они тебя нагоняют. Но даже не это самое страшное.
Визги ночного города лишь приоткрывают грязную тайну человека, они показывают на что он способен на глазах общества. Самое «интересное» и непредсказуемое, от человека можно ожидать, оставшись с ним наедине.
Например, когда бредешь по безжизненной дороге между двумя городами: один из которых – остался далеко позади за горизонтом, и ореол его давно погас, а другой, что впереди – еще намного дальше, и ни единого поселка в обозримом пространстве, одни полу-степи, околки, и ночь, вот тогда вот становится по-настоящему страшно. Бывает такое, что дорога замирает на некоторое время, которое словно останавливается в кромешной тьме. И в перспективе, что спереди, что, назад оборачиваясь – ни фонаря, ни красной точки сияющей, никакого бы то ни было звука. И вдруг, словно мародёр выползший из катакомб опустошённого города после мятежа, откуда не возьмись, появляется отдалённый рев мотора со спины, который стремительно приближается по мере того как укорачивается твоя растянутая по всему асфальту тень. Затем, эта тень, молниеносно врезается в твой силуэт идущего, слух урывает небольшой кусочек от того, что играет в салоне (если это шансон – то, еще страшнее) и машина проносится мимо. Ты смотришь ей вслед, ее ускользающему красному шлейфу и думаешь: «не надо, уезжай, я сам, оставь меня в покое». Инстинкт, мне почему-то всегда подсказывал, что лучше днем доверится одному из ста, чем ночью, одному единственному. Поэтому я и не голосую по ночам.
Но ей знать про это не нужно – пускай наивно полагает, что по ночам необходимо спать и набираться сил, а не прятаться от безумного мира.
Когда мы с ней познакомились, мне было почти 22, ей 16. Она тогда сразу загорелась желанием, как только ей исполнится совершеннолетие, пустится со мной по тому же маршруту из Хабаровска в Туапсе. И вот спустя неделю, как отпраздновали ее долгожданное день рождения, мы третье утро встречаем в одноместной и потной палатке на двух развернутых карематах и спальниках, которые служат нам в качестве матрасов, ведь влезать в них пока нет никакой необходимости – жара, которые день и ночь, стоит неимоверная.
Утро выдалось прекрасным. Ночью мы «припарковались» на краю просеки между разносортной лесопосадкой, и безграничным полем с распустившимися полутораметровыми подсолнухами. Солнце уже полностью вышло из-под горизонта и медленно жарило наши торчащие босые голени, которые так назойливо нам щекотали всякие букашки и мухи – от чего, мы, кстати, и проснулись.
Пока Лидия сворачивала палатку, скручивала лежаки и карематы я распихивал остальную поглажу по двум рюкзакам. Тот рюкзак, что в три раза объемней и в пять раз тяжелее, по идеи был мой, но Лидии слишком скоро прижился образ прожжённого путника, и в какой-то момент она твердо решила таскать мой огромный рюкзак на своей спине, а мне любезно передала свой рюкзачок, бледно-розовый с торчащими белыми ушками, больше похожими на ангельские крылья. И кстати, оставить за собой право заниматься разбором и сбором палатки, разведением костра, и все это без моего вмешательства, тоже была ее идеей. За мной остался только подбор места для ночевки. Ну что сказать – очень мило.
– Ну пошли – почти шепотом приказала Лидия, задрав голову так, чтобы край белой (уже местами помаранной) панамки, не мешал ей заглянуть мне в глаза.
Я улыбнулся, кивнул и, последовал за ней. Мы быстро миновали посадку, с колючим подлеском, взобрались