спросила своего любимца:
Серёжа, а как зовут этого дядю? – и указала на меня.
Глеб – довольно твёрдо и чётко произнёс Серёжа и лицо его чарующей спутницы озарилось в довольной улыбке.
Я очень удивился тогда: ведь при этих коротких встречах мы и не называли друг друга по имени, да и само имя для мальчика такого возраста трудно произносимо.
И сейчас, видя, как малыш неуклюже путается в её по-спортивному стройных и крепких ногах, я не мог не подойти. Мы поздоровались и затеяли важный разговор о пользе гуляния и о месте пребывания его родителей. Успешно покончив с этими темами, Серёжа без тени смущения заявил о своём немедленном желании покататься на машине. Наша очаровательная спутница терпеливо стала объяснять ему почему этого нельзя сделать сейчас и когда это можно будет сделать.
И вдруг она сказала:
Если бы у меня был такой сын, мне больше ничего не было бы нужно.
Я не выдержал и спросил:
А если бы у твоего сына был такой отец, как я?
Она растерялась, как-то укоризненно посмотрела на меня и … улыбнулась.
Взволнованный и смущённый неопределённостью я ушёл. Весь день я ходил сам не свой. В самом деле, ведь ей просто муж не нужен. Помнится она как-то сказала мне: «Ты думаешь я не могла бы выйти замуж как …?» и назвала мне двух. О них говорили у нас, что они женили на себе своих мужей. Теперь они живут, скандаля и поругивая друг друга в глаза и за глаза. Да, я должен был понять. Что не это ей нужно. Ей не нужен тот, которого остаётся любить только за то, что она приглянулась ему, ей самой за что-то надо любить, за что-то уважать. И она видит во мне это. От этой мысли хотелось бегать, прыгать… и линейки кульмана белокрылыми чайками весело порхали над ватманом.
Вечером я отнёс ей лыжные палки, на которых укрепил сорвавшиеся кольца. Уходя, я сказал:
«Мне трудно сейчас что-либо говорить, ты сама знаешь почему. Но мне надобно знать, можешь ли ты представить меня своим мужем. Скажи только „нет“ или … „да“ и … я..».
«Да».
Я как-то неестественно выдохнул, сдавленным чужим голосом произнёс её имя, и, чмокнув её куда-то между шеей и щекой, выбежал от неё. У края двора в световом круге от уличного фонаря Серёжа, орудуя лопаткой, внедрялся в снежный холм. Подойдя к нему с расспросами и с трудом поняв, – взрослые всегда такие бестолковые, – что ковыряние лопаткой – это подготовительная процедура к грандиозному строительству, я предложил:
«А хочешь, я принесу тебе большую, большую шоколадку?»
«Хочу» нимало не отвлекаясь от серьёзного занятия, безразлично ответил он.
Когда я вернулся, с ним была и она. Присев перед Серёжей на корточки, я протянул ему шоколадку:
«Вот, Серёжа, на тебе и угости и маму, и папу. А эту тётю тоже можешь угостить».
Серёжа не стал медлить и, протягивая ей шоколадку, дёргал её за полу пальто, бормоча:
«На, ну на».
Она же смотрела на нас сверху и улыбалась своей замечательной ласковой улыбкой. А вокруг