прекратились к пятнадцати годам. Предпоследним отголоском стал странный эпизод схватки с ночным столиком. Хью учился в колледже и делил со своим сокурсником Джеком Муром (не родственником) две комнаты в недавно построенном Снайдер-Холле. После утомительного дня зубрежки Джек был разбужен посреди ночи грохотом, доносившимся из спальни-гостиной. Он пошел посмотреть, что происходит. Хью во сне вообразил, будто его ночной столик, небольшой предмет мебели на трех ножках, позаимствованный из-под телефонного аппарата в прихожей, сам собой пустился в воинственную пляску, как на спиритическом сеансе в присутствии Хью сделал другой похожий столик, когда к нему обратились с вопросом, скучает ли вызванный дух (Наполеон) по весенним закатам на острове Св. Елены. Джек Мур увидел, как Хью, энергично свесившись с дивана, схватил и раздавил в своих объятьях безобидный предмет в нелепой попытке остановить его воображаемое движение. Книги, пепельница, будильник, коробочка леденцов от кашля полетели на пол, а терзаемое дерево стонало и скрипело в руках идиота. Джек Мур разнял их. Хью молча повернулся на другой бок, так и не проснувшись.
8
В течение десяти лет, которым суждено было пройти между первой и второй поездкой Хью Пёрсона в Швейцарию, он зарабатывал на жизнь всякими скучными занятиями, выпадающими на долю блестящих молодых людей, лишенных каких-либо определенных дарований или амбиций и привыкших применять лишь малую толику своих способностей к рутинным или жульническим задачам. Что они делают с другой, гораздо большей частью, как и где ютятся их настоящие фантазии и чувства, не то чтобы тайна – теперь все стало явным, – но раскрытие этого повлекло бы за собой объяснения и откровения слишком уж печальные и страшные. Только эксперты и для экспертов должны исследовать страдания духа.
Он умел умножать в уме восьмизначные числа и потерял эту способность в двадцать пять лет за несколько серых убывающих ночей во время госпитализации с вирусной инфекцией. Он опубликовал в журнале колледжа стихотворение – длинное и путаное сочинение с довольно многообещающим началом:
Восславим многоточие… Небесный
являет солнце озеру пример…
Он послал в лондонскую «Таймс» письмо, несколько лет спустя перепечатанное в антологии «Господину редактору: Сэр…», и в нем было такое место:
Анакреонт умер в восемьдесят пять лет, удушенный «винным скелетом» (как выразился другой иониец), а шахматисту Алехину цыганка предсказала, что его в Испании убьет мертвый бык.
По окончании университета он семь лет служил секретарем и анонимным помощником известного мошенника, покойного символиста Атмана, и был полностью ответственен за такие подстрочные примечания, как:
Кромлех (соотносится с «млеко», «milch», «milk») явно символизирует Великую Мать, точно так же, как менгир («mein Herr»[6]) явно мужского рода.
Еще некоторое время он подвизался на ниве