на Самсонова, и тот снова с размаху ударил Есенина.
От такого удара Есенин не сразу пришел в себя. Следователь налил воды в стакан, плеснул ему в лицо. Самсонов поднял и посадил Есенина на стул и остался стоять рядом, придерживая за плечо, чтобы тот не свалился.
– Известны ли вам причины вашего ареста?
Есенин отрицательно помотал головой.
– Вы обвиняетесь в контрреволюции! Да! Да! – заорал следователь Матвеев.
– Ни хера себе! – Есенин попытался улыбнуться разбитыми губами, но от боли закрыл рот рукой. – Да мои политические у-у-убеждения в отношении Советской власти… У-у-у! – простонал он. – Ой блядь! Лo-яль-ны! У меня даже имеется, – Есенин засунул руку карман, достал платок и прижал к кровоточащим губам, – имеется ряд произведений в… ре… в революционном духе!
– А кто может подтвердить эту вашу лояльность и благонадежность? Сестра?
– Народный комиссар Луначарский! Киров! Калинин! И… ряд других общественных деятелей, – с гордостью выкрикнул Есенин. На глазах его от обиды выступили слезы.
Чекисты переглянулись.
– Как вы смотрите на современную политику Советской власти? – спросил следователь, словно издеваясь над беззащитностью Есенина.
– Сочувственно… С пониманием, – и, оглянувшись на Самсонова, покосившись на его кулаки, добавил: – Каковы… бы… проявления этой власти… ни были…
– Похвально! – засмеялся Матвеев. – Похвально! Кто может взять вас на поруки? Кроме Кирова, конечно?
Есенин обхватил голову руками, бережно покачивая ее, словно больного ребенка, простонал:
– Кроме Кирова… За меня может поручиться… только Георгий Устинов. Устинов, позвоните… он сотрудник правительственной газеты. Больше сказать нечего. Я не могу больше. Голова моя… – Последние слова Есенин прошептал, падая со стула на пол.
Следователь нажал на кнопку звонка и сказал вошедшему конвоиру, кивнув на лежащего Есенина:
– В камеру его!
– В одиночку? – спросил Самсонов, помогая Есенину подняться на ноги.
– Нет! – ответил Матвеев, а когда пошатывающегося Есенина конвоир вывел из кабинета, тоном, не терпящим возражений, добавил: – Пусть из наших кто-нибудь с ним посидит. Поэты народ болтливый! На допросы не вызывать, и пусть доктор Перфилье подлечит его. Пьяная драка в их бардачном кафе тянет лишь на статью сто семьдесят шестую – хулиганство. Свидетельства одних твоих милиционеров – говно! Тоньше надо работать, Самсонов! Поэзию его почитай… Узнай про друзей его… Знаешь их? Ганин… Орешин еще…
Самсонов, поглаживая свои кулачища, добавил:
– Всех знаю. Наседкин… Клюев… Кусиков…
– К Устинову приглядеться надо. Вот где может быть дело, понял? А Есенина подержим, пока из его поручителей кто-нибудь не явится. Все! Действуй!
Узкая как склеп камера в тюрьме ВЧК. На койке, свернувшись калачиком, спит Есенин.
Из забранного решеткой мутного от грязи выходящего во двор тюрьмы окна послышался рев мотора и вслед