час по их примеру тоже
Благословить весь мир под тернием венца
И о бессмертии учить на смертном ложе?
И все поняли, что не к Демьяну Бедному, хулителю Христа, обратился Есенин, а к ним, всем вместе и к каждому в отдельности. Многие виновато опустили головы. А Есенин, словно великодушно «отпущаще» грехи, громогласно и гневно припечатал:
Нет, ты, Демьян, Христа не оскорбил,
Ты не задел его своим пером нимало.
Разбойник был, Иуда был,
Тебя лишь только не хватало.
Ты сгустки крови у креста
Копнул ноздрей, как толстый боров,
Ты только хрюкнул на Христа,
Ефим Лакеевич Придворов.
– Так его, Учитель! – не выдержав, гаркнул Приблудный.
Но Есенин на него даже не взглянул. Стихи и чтение захватили его. Он только встряхнул кудрявой головой и показал толпе кулак.
Но ты свершил двойной тяжелый грех:
Своим дешевым балаганным вздором
Ты оскорбил поэтов вольный цех
И малый свой талант покрыл позором.
Но тут уже весь присутствующий «вольный цех» поэтов в знак согласия с Есениным разразился шквалом аплодисментов. Есенин озорно сверкнул голубыми глазами.
– Остыньте! – поднял он обе руки и, когда все утихли, звонко и весело закончил:
Ведь там, за рубежом, прочтя твои стихи,
Небось злорадствуют кликуши:
«Еще тарелочку Демьяновой ухи,
Соседушка, мой свет, пожалуйста, откушай».
А русский мужичок, читая «Бедноту»,
Где образцовый блуд печатался дуплетом,
Еще отчаянней потянется к Христу
И на хер вас пошлет при этом!
Есенин замолк и, по-детски хлопая ресницами, улыбнулся. Рев восторга обрушился на него.
– Браво!.. Браво! – орала публика и аплодировала так, что звенели стекла в окнах кафе, а прохожие на Тверской останавливались и заглядывали в заиндевевшие окна, любопытствуя, что происходит.
А в зале стали требовать от Есенина еще стихов.
– Даешь «Москву кабацкую», – раздавались пьяные голоса.
– Знаете, почему вам моя «Москва кабацкая» нравится?! – крикнул Есенин.
В ответ визг и аплодисменты.
– Потому что вы сами в душе хулиганье и бандиты! Оттого и нравится вам похабщина в моих стихах, потому и считаете, что я пишу про себя, а не про вас!
В ответ засвистели, заулюлюкали:
– Хулиган! Есенин! Браво, Есенин!
Какой-то господин, рукавом утирая пьяные слезы, пошатываясь, подобрался к эстраде, протягивая бутылку со стаканом:
– Выпьем, Серега! За Христа, за кровь Христову.
Приблудный, ухватив пьяного за воротник, бесцеремонно отшвырнул его.
– Прочь! Утри слюни! – Он протянул руку, помогая Есенину спрыгнуть с эстрады. Отталкивая особенно назойливых почитателей, провел его за столик.
Девицы с визгом бросились целовать Есенина. Мандельштам сидел и радостно улыбался, размышляя над услышанным. «Талантище, истинное дарование! За Есениным не угнаться