не делаем зря, не обдумав все как следует.
– У этого делавара не могут быть враждебные намерения против нас, – сказала Джудит после некоторого колебания, – и мы знаем, что вы наш друг.
– Надеюсь, что меньше всего меня можно обвинить в таком преступлении, как измена, – возразил Зверобой, немного обиженный тем проблеском недоверия, который мелькнул в словах Джудит.
– Никто, не подозревает вас, Зверобой! – пылко воскликнула девушка. – Нет, нет, ваше честное лицо может служить достаточно порукой за тысячу сердец. Если бы все мужчины так же привыкли говорить правду и никогда не обещали того, чего не собираются выполнить, на свете было бы гораздо меньше зла, а пышные султаны и алые мундиры не могли бы служить оправданием для низости и обмана.
Девушка говорила взволнованно, с сильным чувством. Ее красивые глаза, всегда такие мягкие и ласковые, метали искры. Зверобой не мог не заметить столь необычайного волнения. Но с тактом, который сделал бы честь любому придворному, он не позволил себе хотя бы единым словом намекнуть на это. Постепенно Джудит успокоилась и вскоре возобновила разговор как ни в чем не бывало:
– Я не имею права выпытывать ваши тайны или же тайны вашего друга, Зверобой, и готова принять все ваши слова на веру. Если нам действительно удастся приобрести еще одного союзника-мужчину, это будет великой подмогой в такое трудное время. Если дикари убедятся, что мы можем удержать в своих руках озеро, они предложат обменять пленников на шкуры или хотя бы на бочонок пороха, который хранится в доме. Я надеюсь на это.
На языке у молодого человека уже вертелись такие слова, как «скальпы» и «премии», но, щадя чувства дочерей, он не решился намекнуть на судьбу, которая, по всей вероятности, ожидала их отца. Однако Зверобой был так не искушен в искусстве обмана, что зоркая Джудит прочитала мысль на его лице.
– Я понимаю, о чем вы думаете, – продолжала она поспешно, – и догадываюсь, что бы вы могли сказать, если бы не боялись огорчить меня… то есть нас обоих, так как Хетти любит отца не меньше, чем я. Но мы иначе думаем об индейцах. Они никогда не скальпируют пленника, попавшего к ним в руки целым и невредимым. Они оставляют его в живых – конечно, если свирепая жажда крови внезапно не овладеет ими. Я не боюсь, что они снимут скальп с отца, и за жизнь его я спокойна. Если бы индейцам удалось подобраться к нам в течение ночи, весьма вероятно, мы потеряли бы наши скальпы. Но мужчины, взятые в плен в открытом бою, редко подвергаются насилиям, по крайней мере до тех пор, пока не наступает время пыток.
– Да, таков их обычай, и так они обыкновенно поступают. Но, Джудит, знаете ли вы, зачем ваш отец и Непоседа ходили к лагерю дикарей?
– Знаю, это было жестокое желание. Но как быть? Мужчины всегда останутся мужчинами. Даже те из них, которые ходят в мундирах, расшитых золотом и серебром, и носят офицерский патент[42] в кармане, совершают такие же жестокости. – Глаза Джудит вновь засверкали, но отчаянным усилием воли она овладела собой. –