грузовик, обдав Саньку пылью и бензиновой гарью, останавливается. Слышны мужские голоса. Кто-то спрыгивает на землю, подходит к Саньке, трогает за лицо. Он вздрагивает и еще крепче сжимает веки.
– Он жив, товарищ майор, притворяется!
– Мальчик, открой глаза…
У Саньки нет уже терпения лежать с закрытыми глазами, он потихоньку приоткрывает веки. Вокруг стоят бойцы, командир склонился над ним и улыбается.
– Ты почему здесь лежишь? – спрашивает командир.
– Хочу умереть.
– Во сколопендра! Он хочет умереть! – смеется удивленно боец, который называл командира майором.
– Я хочу есть… – с обидой возражает ему Санька и больше ничего не может сказать.
…Мать стоит у печи, когда Санька с майором входят в хату.
– Мамаша, ваш мальчик?
– Мой.
Майор, не опуская Саньку на пол, садится на скамью у порога, снимает фуражку.
– Нехорошо получается, мамаша. Мальчик лежит на дороге, а вы за ним не смотрите. Хочу умереть, говорит.
– Он у нас выдумщик, – оправдывается и в то же время хвастается мать. – Ему что-нибудь выдумать – все равно, что с горы покатиться…
Майор остается на постое у дида Нестара…»
Так уж получилось, что журнал «Огонек» опубликовал рассказ в 1973 году на Пасху. В дореволюционной литературе существовал своеобразный жанр пасхального рассказа, в котором в обязательном порядке фигурировали пасхальные яйца.
Но я хотел лишь рассказать о небольшом эпизоде большой войны. Маленькое существо приходит к логичному и оттого еще более жуткому выводу: лучше быть мертвым, чем жить такой жизнью. А яйцо – символ жизни, в нечеловеческих условиях существования становится причиной желания смерти.
Писатель Владимир Мирнев, когда мы с ним возвращались из Дома литераторов, сказал: «Ты сам не представляешь, что написал!» Конечно, автор знает о своем произведении куда меньше, нежели читатели. И тут нет никакой иронии – содержание произведения накладывается на личный опыт читателя, рождаются ассоциации, обостряются чувства. Возникает момент сотворчества – главная цель всякого подлинного искусства. Очеловечивающего сотворчества, и это следует подчеркнуть особо, ибо нынешние «цивилизаторы» о нем не имеют никакого представления.
Наша публика (увы, мы публика, на народ явно не тянем) поглощает или бассейны соплей из бесконечных телесериалов, или соучаствует ежедневно в массовых убийствах, дает кулаком в морду, бьет скошенным ковбойским каблуком по подбородку, проливает моря «крови», пусть и голливудской. Создается впечатление, что мы родились для того, чтобы взять в руки пистолет. Словно за нами не стоят гиганты духа и интеллекта. К сожалению, мы удаляемся от наших вершин – Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого, Достоевского, Чехова, Платонова… – все дальше и дальше. И они кажутся уже меньше, чем на самом деле есть. Вернемся мы назад, или же нас уведут «цивилизаторы» в свой примитивный, индивидуалистически-животный