почему взялись?
– Мы и не взялись. Это вы, Варвара Игоревна, возьметесь, потому что у вас имеется свой, личный интерес.
– А что с отцовским институтом стало? После гибели моих родителей?
– Вскоре после смерти вашего батюшки он был, согласно приказу министра обороны, закрыт и расформирован.
– Вот как! А его архивы?
– Уничтожены.
– Варварство какое-то… – пробормотала Варя. – Или диверсия.
– Что вы хотите! Девяностые! Тогда вон огромный проект «Буран», вместе с ракетой «Энергия», над которым вся страна трудилась, погубили, и то никто не вякнул.
– А меня к делу о смерти родителей допустят?
– У вас будет серьезное оружие: допуск всюду. К любым документам, любого уровня секретности, в любом ведомстве нашей страны. Образно говоря, вы (как и я, и другие наши сотрудники) теперь в любой отсек вхожи, и любой секретчик обязан вам поставлять информацию. Комиссия наша за этот допуск и осведомленность долго и небезуспешно боролась, начиная с момента создания, в самом начале шестидесятых. Поэтому вперед, Варвара Игоревна, и с песней. Но считаю своим долгом предупредить, что делом о гибели ваших родителей вы станете заниматься в свободное от непосредственных служебных обязанностей время. В порядке личной инициативы.
«Хорошо Петренко устроился! – подумалось, помнится, ей тогда. – Нашел интересанта, который важную (почему-то) для него тему станет разрабатывать. Да еще в свободное время».
Но потом поразмыслила и решила: «Но мне-то это нужнее и важнее, чем Петренко».
В первый же день, свободный от посещения штаб-квартиры комиссии (и обустройства фирмы-прикрытия «Ритм-21»), Варя отправилась в архив главной военной прокуратуры.
Дело было летом две тысячи первого года. Тогда она начала работать там, где говорить нельзя. И занималась тем, о чем никому не рассказать.
Петренко произвел на нее неизгладимое впечатление, поведав, чем занимается комиссия. Более всего, помнится, на нее подействовали истории о Посещениях, которые, как оказалось, и в самом деле случались.
Кто мог тогда знать, что пройдет десяток лет, и ей самой придется бороться с чужими в тундре посреди Яранского края![2]
А пока она стала вести тихую жизнь канцелярской крысы.
Острый бумажный запах сотен папок в архиве. (Дело о гибели родителей было не оцифровано.) Скрипучий стул и видавший виды стол, на котором она листала папку. Печать на лицевой стороне: ПРИОСТАНОВЛЕНО.
Но вот ведь история! Сейчас, в двадцать втором году, она помнила тот стол и стул, запах бумаг, допотопные лампы дневного света над потолком… Помнила и заголовки бумаг, что присутствовали в деле: протокол осмотра места происшествия… схема ДТП… показания очевидцев… протоколы экспертиз… Но за двадцать один год напрочь выветрилось из памяти, что в тех документах было