из должников. Иван Ильич взял себе на память, но дома держать супружница не разрешила, дескать, и здоровые, и к обстановке не подходят и еще будят музыкой своей. Они с боем, а в полдень или полночь играют «Венский вальс».
Я заглянул внутрь. Часы солидные, сделаны в давно покойной Австро-Венгрии, самое начало двадцатого века, работа некоего часовых дел мастера Кромбаха, поставившего свой роскошный вензель на внутренней стенке. Под ним я нашел маленькую детальку от детского конструктора, спросил охранника, тот лишь плечами пожал: ребенок у Счетовода скоро сам обзаведется потомством, двадцать пять годочков уже. Стало быть, от должника осталось.
Подошел к стеллажу, просмотрел содержимое: может, и не самые важные клиенты приходили к Счетоводу в офис, но работал он здесь постоянно. А еще таскал с собой пистолет Макарова. Я вытащил газетку, осмотрел ее, изрядно промаслившуюся, спросил охранника, мог ли кто из клиентов Счетовода иметь на того зуб, тот плечами пожал. Свириденко работал с самыми разными людьми, а еще за многие дела принципиально не брался, особенно, коли тем или иным способом мог навредить Шатуну, даже и незаметно для интересов старика; в этом отношении бухгалтер человеком был исключительной порядочности.
Шрам, до того стоявший в дверях и одним видом своим беспокоивший нас обоих, повел плечами и кашлянул, свидетель дернулся, оглядываясь на влиятельного отморозка.
– Давайте к делу, время идет.
Я кивнул, спросил у охранника порядок прихода кассиров и попросил рассказать немного о каждом. Тот несколько смутился.
– Я думал, вы меня будете про кого-то конкретно спрашивать, – несколько растерянно произнес он. Шрам тоже посмотрел пристально в мою сторону. Чуть дрогнувшим голосом, я попросил того выйти в коридор, чтоб не давить на свидетеля. Тот хмыкнул, но послушался. Невольно я выдохнул, надо же, впервые заговорил с ним так. И получилось.
– Я не прокурор, чтоб наводящие вопросы задавать. Мне нужна ясная картина, а кто виновен и почему, разберусь. И важно, чтоб вы не давили на меня предпочтениями и не выдумывали события, подгоняя их под свое мнение.
– Но я…
– Невольно, разумеется. Любое свидетельское показание неточно, особенно, когда от человека начинают требовать конкретики, – пояснил я. – Свидетель начинает вспоминать и то, чего не случилось, а уже потом менять показания. Слышали про такое.
Охранник не слишком довольный моими подозрениями в его компетенции, согласился рассказать обо всем. В первую голову я спросил Ушинского о настроении прибывшего на воскресную работу Свириденко.
– Труженик он, вот и сегодня пришел весь в поту и мыле, кажется, уже до того что-то нашел, но хотел досконально проверить, а уж потом беспокоить хозяина. Звонил кому-то, уточнял, потом уже попросил меня прикрыть наружную дверь, чтоб в щель не сквозило, не любил сквозняков.
Странно, а окно распахнуло настежь. Или его открыли позже? Потом выясню, если охранник не расскажет.
– Кто