волховского, а речная вода была и слаще, и гораздо светлее, чем дома. Едва прошел солнцеворот, но солнце сильнее грело, чем в Новгороде, не было таких туманов. Не будет ли и лето теплее ильменского?
Заренка вместе с братьями готовили бревна, а Доброга с Одинцом мастерили расшиву. Они обтесывали ель толщиной в два обхвата, отбивали натертой углем веревкой борта. Нос и корма одинаковые, а длина в двадцать шагов. Борта оставили толщиной в три пальца, а дно – в шесть.
Распустили бревно на доски и досками расшили лодку-однодеревку, нарастив внахлестку по три доски на каждый борт. Такая расшива хоть и неказиста, но может поднять шесть лошадей иль двадцать людей. И в ней можно плавать и по озерам, не только что по рекам.
Ватага трудилась без устали, осваивая новое место. А все же и Черный лес, и чужая река страшили иных ватажников, стоило подумать о том, что кругом на десятки дней пути было пусто. Иметь бы крылья, подняться в небо и взглянуть, где родная сторона! Как же быть? Скорее за дело. Летит желтая щепа, и вздрагивает дерево. А ну, еще! Ствол кренится, рвет недорубленные волокна. Пошел! Ломая сучья, лесина ухает наземь не зря, а куда было намечено.
Мужик оглядывает лезвие топора: не выщербилось ли? Самое дорогое – топор, и, пока железо цело, лес не страшен. Проведет мужик пальцем по лезвию и вразвалку пойдет к точилу. Товарищу скажет: «Ну-тка, покрути». Тоски уж и нет!
По времени и по солнцу пора наступать весне, но она опаздывает против новгородского счета. Держится снег, нет туманов, которые его едят близ Ильменя. Дни ясные, и под лучами тает, вокруг комлей опустились глубокие лунки. Чуя весну, деревья оживают и теплеют.
По ночам студено, и снег затягивает крепким настом. Пришло время гнать сохатого лося и тонкорогого оленя. Свежего мяса хватает на всех без отказа, и все же прихватывает весенняя хворь. У некоторых ватажников слабеют и кровоточат десны.
От хвори лечились отваром сосновой хвои. Было противно пить смолистое зелено-желтое снадобье, но оно хорошо помогало.
Время брало свое. На высоком речном берегу открылись камни и земля. В полдень черный обрыв парил. И видели ватажники, что будут они и с пушниной, и с хлебом.
Работа спорилась, и сухостой был готов к палу. Огонь пускают в те дни, когда в лесу еще держится снег, а на огнище уже сошел.
По веткам прыгали парочки синиц. Дожидаясь скорого тепла, синицы уже разобрались, чтобы не тратить дорогого времени на выбор дружка в дни, когда придется вить гнездышко.
Разумный человек чувствовал весну не хуже несмышленой пичуги. Черный лес слушал человеческие песни. Женатые устроились в своих шалашах. А у тех, которые с собой сманили девушек из Города, не всегда устроилось задуманное. Уж лучше смолоду разбежаться, чем маяться до седых волос.
Вдова убитого лосем ватажника сдружилась с Заренкой. Ее звали Илей, она была беленькая, голубоглазая, рядом с Заренкой – как березка с дубком.
Бездетная молодка вскоре успокоилась после первого горя. Не всегда можно понять, голосит ли вдова по покойнику от сердечной боли, или