имеют тенденцию возрождаться.
Словом, Берберова была вполне готова к такого рода инциденту, но он оказался первым и последним. Ничего подобного не было ни на одном из других выступлений Берберовой – ни в редакции журнала «Вопросы литературы», ни в Доме ученых, ни в Институте мировой литературы, ни в Музее Маяковского, ни в обществе «Возвращение», ни на встрече со студентами МГУ, хотя в аудитории тогда собралось триста с лишним человек.
Не было подобных инцидентов и в Ленинграде, куда Берберова отправилась на несколько дней из Москвы. В Ленинграде ее главным публичным выступлением был вечер в Доме писателей, и хотя там ей тоже задавали вопросы о масонах, они были заданы с диаметрально противоположной целью: расставить точки над i в разговорах о «жидомасонстве». Подробный репортаж с этого вечера был подготовлен М. Мейлахом и опубликован сначала в газете «Русская мысль» (1989. 20 окт.), а затем перепечатан в журнале «Литературное обозрение»333.
Конечно, вопросы, которые задавали Берберовой на ее выступлениях в Москве и в Ленинграде, во многом повторялись. Ее спрашивали о Гумилеве (публике было известно, что Берберова была его последней влюбленностью), о ее отношении к Горькому, Бунину, Цветаевой, Набокову, Пастернаку… Спрашивали о Ходасевиче, но в этом случае Берберова неизменно отвечала, что все, что могла о нем рассказать, уже рассказала в «Курсиве».
Московскую публику интересовали и оказавшиеся в эмиграции видные политики (прежде всего Керенский), а также агенты Кремля (в частности Плевицкая) и «невозвращенцы» (В. А. Кравченко, Ф. Ф. Раскольников). Ленинградцы больше спрашивали о «петербуржцах» – Бродском и Ирине Одоевцевой. Ожидалось, что на вечере будет присутствовать подруга Берберовой по студии «Звучащая раковина» И. М. Наппельбаум, но она прийти не смогла. Сама Берберова, однако, уже с ней повидалась, навестив Наппельбаум сразу по приезде в Ленинград334.
Несмотря на исключительно напряженный темп, в котором Берберова жила эти две недели в России, она делала краткие записи в маленьком блокноте, отмечая, где в этот день была, включая редакции журналов, где выступала, кому дала интервью (а интервью она давала практически каждый день) и с кем встречалась. Видимо, Берберова собиралась позднее перенести эти записи в тетрадь и, возможно, расширить, но сделать это не собралась, а просто вложила в тетрадь листки из блокнота.
20 сентября Берберова улетела в Париж и до конца сентября пробыла во Франции, а затем вернулась в Принстон.
От поездки в Россию Берберова чрезвычайно устала и за десять дней отдыха во Франции от усталости не отошла. О том, чтобы продолжить вести дневник, речь явно идти не могла, и даже переписка на какое-то время практически прекратилась. А потому о главных событиях жизни Берберовой в следующие восемь месяцев мы узнаем из записей Юбера Ниссена, с которым она каждое воскресенье говорила