Ленинграде будет отложено снижением гонорара». Советские уже несколько недель требовали партитуру, чтобы их музыканты начали репетировать заранее, не дожидаясь прибытия труппы. Брин не соглашался, боясь, что его единственный экземпляр оркестровки пропадет в пути. Но телеграфный ультиматум – особенно зловещая концовка – подействовал, и сейчас Уотсон ехал отдавать партитуру в советское посольство.
– Не надо волноваться, – говорил он, отирая с верхней губы капельки пота. – Я вот совершенно не волнуюсь. Мы все это заарканим.
– Постарайтесь расслабиться, – сказал доктор Шаппер.
Дома, в отеле «Кемпински», где жила труппа, я зашел поболтать с женой Брина Вильвой. Она этой ночью прилетела из Брюсселя, где советовалась с врачом. Ее уже давно мучили приступы аппендицита, и, летя позавчера в Брюссель, она понимала, что может понадобиться срочная операция, а тогда – прощай, Россия. В октябре прошлого года она десять дней пробыла в Москве, обсуждая устройство турне с Министерством культуры, – и это «захватывающее» переживание переполняло ее желанием снова там очутиться.
– Все в порядке, доктор сказал, можно ехать. Не представляла, как мне хочется, пока не стала думать: а вдруг не выйдет, – сказала она, улыбаясь.
Улыбка эта отражала не столько положение дел, сколько ее натуру, беспокойную, жаждущую угодить. У миссис Брин большие карие глаза и ямочки на щеках. Волосы цвета кленовых листьев подобраны кверху и заколоты громадными шпильками, которыми вполне можно убить человека. Платье на ней шерстяное, пурпурное. Пурпурный – основной цвет ее туалетов: «Роберт без ума от пурпура». Они с Брином женаты восемнадцать лет. Познакомились в Университете штата Миннесота, на театральном факультете. Какое-то время миссис Брин была профессиональной актрисой, даже играла Джульетту, но, как говорит один их знакомый, настоящее дело ее жизни – «Роберт и Робертова карьера. Хвати у нее бумаги – она бы завернула весь земной шар и вручила ему в подарок».
На взгляд поверхностного наблюдателя, нехватка бумаги миссис Брин не грозит: она повсюду ездит в сопровождении передвижной горы папок, писем и вырезок. Ее обязанность – вести международную корреспонденцию Эвримен-оперы и вообще следить, чтобы «все было хорошо». В этой второй своей ипостаси она и привезла из Брюсселя пакет с игрушками, которые будут розданы детям исполнителей в Ленинграде на Рождество.
– Если, конечно, удастся вырвать их у Роберта и упаковать. – Она указала на ванную комнату, где в ванне плавала армада заводных корабликов. – Роберт без ума от игрушек. Ужас просто, – вздохнула она, – как все это влезет?
Действительно, и спальня, и гостиная, служившая одновременно конторой, были до отказа забиты предметами, упаковка которых представлялась делом нелегким, вроде громадного качелеобразного механизма под названием «Релаксатор».
– Непременно возьму его в Россию. Он всюду со мной ездит. Не знаю, что бы я без него делала.
– Предвкушаете