начертанная императрицей, начала воплощаться в жизнь. Ко двору прибыл аббат де Вермон. Госпожа Антуан, побаивавшаяся появления этого человека, напичканного знаниями и главными добродетелями, очень скоро признала, что могла попасть в гораздо худшие руки.
Суровый с виду аббат был скорее добрым малым. Скромный и хитроватый, он первым делом постарался завоевать симпатию своей ученицы. Он не слишком распространялся о религии, а больше развлекал занимательными историями. Госпожа Антуан расспрашивала его о французском дворе, он, не заставляя себя упрашивать, отвечал, ловко придавая своему рассказу иронический оттенок и подчеркивая мелкие смешные недостатки людей.
Теперь девушка несколько прилежнее занималась учебой. Ради такой ставки, как французский двор, разумеется, стоило немного потрудиться. Однако не следовало требовать от нее слишком многого; она быстро уставала и становилась рассеянной.
Но это было не всё. Необходимо было привить будущей дофине французское изящество. Чтобы стать совершенной, принцесса должна была уметь прекрасно танцевать. Из Парижа быстро прислали Новерра, известного танцмейстера, который начал посвящать госпожу Антуан в секреты своего искусства.
Из Франции уже поступали туалеты, подчеркивавшие фигуру эрцгерцогини, оживлявшие цвет ее лица и открывавшие ей себя саму. Их опередил куафер, задачей которого было приручить в соответствии с модой ее белокурые волосы, которые раньше она носила, приподняв гребнем надо лбом.
После того как ее завили и нарядили, за кисти взялся художник Дюкро, присланный Людовиком XV в Вену специально, чтобы написать ее портрет.
Отныне госпожа Антуан трижды в неделю устраивала у себя карточную игру. Все зевали от скуки, но, поскольку следовали французской моде, присутствующие, за исключением нескольких самых знатных аристократов, не могли садиться, и все возвращались по домам с больными ногами.
Наконец 7 июня 1769 года императрица получила от Людовика XV письмо, которое ждала уже несколько месяцев:
«Мадам сестра моя. Я не могу больше откладывать выражение вашему величеству удовлетворения, испытываемого мною от намечающегося в ближайшее время брачного союза между эрцгерцогиней Антуанеттой и дофином, моим внуком. Я слишком нежно привязан к вашему величеству, чтобы не льстить себе надеждой о радости, которую она испытает от того, что я в этом смысле опережаю подобающее предложение…»
Испытала ли она радость? Неужели он мог в этом сомневаться? Да она едва сдерживалась, чтобы не расцеловать бумагу, которую держала в дрожащих пальцах и которая была результатом ее пятнадцатилетних усилий!
От радости Мария-Терезия, которая с некоторых пор увеличила количество празднеств и развлечений в честь своей дочери, решила с шумом отметить День святого Антония. 12 июня она организовала в замке Лаксенбург прием с охотой на цапель и угощением для народа. Когда же стемнело, был устроен фейерверк, где главной фигурой был дельфин[2], из ноздрей которого вырывались языки пламени.
– Что