баллов… Не удалось… Сожалеем.
Улыбка замерла на его лице и, уже не имея радости, онемела и поползла вниз, превращаясь в знамение неожиданного удара и разочарования. Глаза потускнели, а сам он сжался и как будто уменьшился, присел на краешек батюшкиного «трона», такого неуместно большого для него, и отдал письмо отцу.
Малыши не сразу почувствовали произошедшее и всё подергивали Катеринку за подол сарафана, готовые петь и рассказывать праздничные стихиры своему Глебушке, который поступил в какую-то далекую и очень важную «семинамию».
Глеб потупился, растерянно, как озабоченная хозяйка, оглядел праздничный стол, неуместно тепло улыбнулся отцу и матери, молча вышел из трапезной, накинул в прихожей легкую куртку и растворился за дверью в сумраке дождливого вечера.
К другому дню дождь поутих громыхать и пустился приплакивать серой моросью.
В саду, который крутогорно и скользко спускался к оплывшему оврагу, к вечно затенённому раскидистыми ольхами песчаному ручью, всегда стояла тишина. Этот остывший райский угол изобильно переполнялся звуками ликующей или тоскующей, глядя по сезону, природы. Но не шумом человеческой жизни. И оттого казался местом тихим и безмолвным.
Здесь, разложив учебники на грубом дощатом столе, Глебушка зубрил свою подготовку к поступлению. Здесь вышколил Слободского и с ним пережил все драмы Ветхого Завета, здесь пел иногда псалмы, особенно свой любимый сто третий. И теперь он сидел здесь, опустошённый и выжатый, пустой, как семинарский конверт в его руках.
Он не поступил!? Не поступил! Как это возможно? Он вызубрил Четвероевангелие близко к тексту, почти наизусть. Он давно составлял службы отцу, пусть и не без ошибок. Но, ведь он хотел учиться, а не учить, к поступлению он был подготовлен великолепно. Батюшка не раз испытывал его познания.
Тишину нарушили шаги за спиной, на плечо легла отцовская рука. Она всегда туда ложилась, когда Глебушка страждал.
Отец уселся рядом на скамейку, шуточно подтолкнув Глеба бедром, будто не хватало места.
– Не печалься, – утешал он своим бархатистым басом. – Дыши спокойно, впитывай тишину. Старайся не слышать шум мира, мир обманчив. Наобещает тебе всего, а потом ножку подставит.
Глебушка не ответил, он только смотрел перед собой и пытался понять, что случилось. Наконец, предположил объяснение своего провала:
– Наверное из-за изложения. Я хорошо его передал, но мне не хватило немного времени, я не успел написать весь текст.
Глеб резко встал, будто увидел нечто неожиданное, внимательно и вдумчиво осмотрел песок под ногами, пытаясь в его рельефе разглядеть ответы на тревожащие вопросы.
– Ну! Пусть ему, – успокаивал отец. – Не возмущайся: молчание – самый короткий путь к тишине.
Батюшка вздохнул, тяжко поднялся со скамьи и обнял сына. Совсем уже взрослого сына. Вот ведь чудо какое: рождается у тебя дитя, ты любишь его будто маленькую частицу тебя самого. А потом, внезапно, сам не заметишь, как и