пожалуй, самыми красивыми на курсе молодыми людьми, все годы не замечали друг друга, занимались именно учёбой, много читали, ходили по выставкам и музеям, осознанно готовили себя для ответственной работы.
К сожалению, Екатерине всё это практически не пригодилось. Сначала она родила дочь, затем наступило время, когда торговка семечками получала больше врача, и муж сказал:
– Сиди дома. Управляйся домашним хозяйством и ребёнком. Пользы будет больше.
А сам занялся частной практикой. И, понимая, что без раскрутки не обойтись, обратился к телевизионщикам, с некоторыми из которых был знаком. Так Ольга о нём узнала. Ей он показался очень интересным человеком. Засветившись 3–4 раза на «голубых экранах», Павел запомнился многим, особенно женщинам. И, прежде всего, внешним видом и умением чётко и логично излагать мысли.
После института он чуть раздался в плечах, но оставался по-юношески стройным. Костюмы в «ёлочку» или «искорку» сидели на нём как влитые и подчеркивали индивидуальность. Как и тот факт, что он не носил галстуки, хотя выглядел импозантно. В этом ему помогали водолазки и тонкие свитера, которые он ежедневно менял. И только летом его можно было встретить на улице в безукоризненно белых брюках и дорогих рубашках с короткими рукавами или фирменных футболках и поло.
Расслоение общества на бедных и богатых для хороших специалистов оказалось благом. Богатым семьям, таким как, скажем, в США, стало престижно иметь своего психолога. Павел заключил с несколькими семьями договоры и оставил буквально 2–3 часа для приёмов больных по записи и протекции, плюс стал вести на телевидении программу. Это окончательно утвердило его позиции и сделало популярным и востребованным специалистом в своей области.
Умный доктор был циничен. Своих коллег в большинстве считал бездарями и рвачами, больных – психами, нытиками и рохлями. Были единицы, которых он уважал. Прежде всего, сильных, волевых и, как правило, очень больных.
Статистику не вёл, но приблизительно каждый двадцатый его больной кончал жизнь самоубийством.
Это были люди, как правило, внешне состоятельные, благополучные, но слабые духом, уставшие от жизни. Каждая смерть Павла сильно задевала. Он анализировал её, пытался понять, почему, что сделал не так, ведь контакт с больным был тесным, и ничто не предвещало беды. И приходил к выводу, что его пациенты, в основном, избалованные и экзальтированные особы, делали это отчасти в пику ему, так как он смолоду взял за правило никаких амуров с ними не заводить.
И только одна девочка, с глазами раненой лани, ушла, сказав фразу, которую он понял уже слишком поздно:
– Я так болею! Но скоро, скоро, уже этой весной, наступит судный день, и мёртвые восстанут для праведной жизни…
Она так страдала, что не побоялась уйти сама, чтобы быстрее исполнилась её долгожданная мечта.
Об этом и многом другом ему нужно было с кем-то говорить. Павел выбрал Ольгу. С той поры, как она взяла у него первое интервью, между ними