овсяную кашу. Вспоминала хлюпанье грязи, шлепая ботинками по зимней слякоти и затекающую в рот теплую жижу, когда слышала журчание весенних ручейков. О бабушке ей напоминали запахи пота в автобусе, запахи бомжей на остановке, запахи гниения у помойки, случайные запахи в метро, привычные запахи в подъезде.
Бабушка была везде, повсюду, просочилась, куда только можно, даже в романтические отношения, на изнанке которых таились пот, слизь и слюни.
Лишь одна сфера осталась неприкосновенной для ее посягательств – Чистота.
И Тоня начала окружать себя Чистотой.
Ее квартира стала храмом Чистоты, нерушимым оплотом Стерильности.
Каждый день Тоня уделяла минимум три часа влажной уборке, не оставляя бабушке даже малейшего шанса пробраться в ее сверкающее Чистотой убежище.
Она быстро нашла удаленную подработку, чтобы не ездить по улицам, собирая на там грязь и запахи, в глубине которых притаилась бабушка.
Потом перестала выходить в магазин и начала заказывать доставку продуктов на дом.
Коробки с продуктами она забирала в перчатках, которые потом выкидывала.
Тоня перестала есть мясо и молоко – любая плоть и все, что было произведено плотью, напоминало ей о выделениях, источаемых бабушкиным телом.
Шаг за шагом, кусочек за кусочком, Тоня методично отрезала от своей жизни каждую деталь, оскверненную бабушкиной грязью. То, что для этого ей пришлось запереться в своем тесном, добела отдраенном бункере, Тоня осознала слишком поздно.
У нее еще оставалась надежда вернуться к психотерапии и снова начать нормальную жизнь.
Но потом по миру разлилась ее бабушка.
Начав вытекать из обычных кранов в квартирах, она отравила воду, убила людей, покрыла земной шар непроглядной мутью, она была повсюду, ее становилось все больше, она подбиралась все ближе, и Тоне уже было некуда бежать…
В пересохшем горле запершило.
Тоня закашлялась и проснулась.
Она по-прежнему лежала на жесткой колючей поверхности крыши.
Тело неприятно ныло. Язык был охвачен мерзкой тупой болью, отдававшейся во всей голове. Рот заполнил металлический привкус.
Застонав, Тоня села.
По привычке она попыталась протереть лицо руками, но наткнулась на очки для плаванья. От удара об поверхность крыши они треснули.
Рядом все так же стояли ряды из ведер и тазиков. Вода в них по-прежнему была коричнево-мутной – как и та, что расстилалась до горизонта.
«А ведь должно быть, – рассеянно подумала Тоня, – затопило уже весь мир».
Похоже, она долго провалялась без сознания. Пелена на небе расползлась в стороны, обнажив солнечный шар, который висел уже совсем низко. Его лучи раскрасили гладь мутной воды золотистыми отблесками, зажгли оставшиеся окна многоэтажек ослепительным сиянием. За их квадратными силуэтами плыли сбившиеся в кучи облака, которых Тоня не видела уже очень давно. В этой величественной тишине, нарушаемой лишь тихим плеском воды, закат солнца выглядел почти умиротворяюще.
Наконец