с результатами анализа и требовала, чтобы меня тоже взяли в больницу, разрешили стать донором плазмы для Гордона.
– Я видела его страховку, я знаю, что у вас одна из самых передовых клиник. Ведь вы делаете такую процедуру? Делаете переливание?
– Делаем, но… Нужно еще, чтобы группы крови совпали.
– У нас совпадают.
Это я знала еще с тех времен, когда мы были вместе.
– Кто вы ему? Родственница? Жена? – спросил врач, разглядывая меня с легким изумлением.
И я, хмыкнув, ответила:
– Я женщина, с которой он судится.
Все это было позади, мы уже были по пути в больницу, через несколько минут Гордона должны были поместить в реанимацию, а меня отправить на срочные анализы. А после, убедившись, что я ничем не больна, взять у меня кровь, антитела в которой могли спасти Гордона. И теперь я могла почти спокойно разглядывать его такое худое от болезни, прекрасное лицо, с которого внезапно сошел налет насмешливого высокомерия. Он будто бы помолодел от страданий, и казался мне теперь хрупким, прекрасным юношей, еще не испорченным славой и разгульной жизнью. Мой бедный мальчик! Только живи, только живи…
В памяти еще живо было, как он кричал на меня в полицейском участке, где нам довелось вместе провести ночь, срываясь с великолепного баритона на визгливый контра тенор. Да в общем, и все другие события последних полутора лет не давали надежды на то, что Гордон обрадуется, опознав в незнакомке меня. Нет, мне точно не место было рядом с ним.
В больнице Гордона сразу же погрузили на каталку и повезли по коридору в сторону реанимации. Меня же отправили в другое отделение, и в следующий час пронзали иглой палец и вену. Готовили мои анализы и, наконец, убедившись, что все в порядке, и моя кровь подойдет, отправили на процедуру. Мне не хотелось оставлять о себе никаких данных, но, конечно же, медсестра обязана была все зафиксировать, и мне пришлось назваться и предъявить паспорт.
Когда все было кончено, медсестра предложила мне отдохнуть в палате до утра, но я покачала головой.
– Нет, извините. Мне пора.
– Но вам же может стать плохо! Не вставайте! – испуганно запричитала она, увидев, что я достаю из вены катетер и поднимаюсь с койки.
– Со мной все будет в порядке, – заверила я.
Я вышла в коридор и подобрала с банкетки свою куртку.
Я знала, что к утру Гордон, скорее всего, придет в себя, и ему скажут, чью плазму перелили. Я представляла, как его лицо, бледное, осунувшееся, исказит гримаса отвращения. Как в его затуманенных аквамариновых глазах мелькнет страх, который несомненно руководил всеми его действиями последние полтора года. Я до сих пор не могла понять, какие чувства испытывала к этому надменному, избалованному женским вниманием мальчишке, но одно знала точно: я не хотела, чтобы он меня ненавидел. Но он ненавидел меня, и, наверное, боялся. За тот животный ужас, что приходил к нему с мыслями обо мне, за то, что ему