ботинки, ожидая, что мне на шею сейчас опустится ласковая рука. Но вместо руки мне на голову вдруг набросили скрученную петлей веревку. Я зарычала, дернулась – и в эту секунду из машины, рядом с которой стояла Другая, выскочили двое – тоже в толстых штанах и пятнистых куртках. Я рванулась в сторону, но Другая крепко вцепилась в веревку, не давая мне уйти. Волокно впилось в шею, душило меня, я стала хрипеть, отбиваясь, в глазах темнело. Я пыталась кусаться, рваться куда-то, бить лапами – без разбора, до кого смогу дотянуться. Меня скрутило от ужаса, от того, что человек, которому я, пусть и опасливо, но доверяла, меня предал, схватил и тащит куда-то против моей воли. От того, что на меня по ее наущению накинулось двое вообще не знакомых мне людей. От того, что я знала – просто знала – что меня хотят насильно увезти, разлучить с моей Любимой, что я больше ее не увижу. Мне было страшно, больно, невыносимо, я рычала, выла, хрипела, лаять уже не могла – сорвала голос. Извернувшись, мне удалось цапнуть одного из обидчиков за руку, и тот, выругавшись, с размаху пнул меня ботинком под ребра.
– Не калечить! – приказала ему Эта, совсем другим голосом, жестким и страшным, не тем, что звала меня.
– Вы что делаете? – завизжала вдруг где-то Лиза.
Я не видела ее, но всем телом рванулась на голос. Это было спасение, надежда. Надежда, что мне удастся ускользнуть, вырваться, увидеть мою Любимую, удрать от этих проклятых врагов, которым зачем-то понадобилось меня украсть.
– Отпустите собаку немедленно! Я звоню в полицию! – кричала Лиза.
Но голос ее не приближался, подойти она, видно, не решалась. Я в последний раз из последних сил вцепилась во что-то зубами, рванулась, ощутила под лапами шершавый асфальт, увидела краем глаза большую белую будку, где мы с Любимой жили, и в эту секунду что-то куснуло меня под лопаткой. Я взвизгнула и тут же почувствовала, как лапы перестают меня слушаться. Не только лапы, все тело. Морда отчего-то стала такая тяжелая, что мне трудно стало удерживать ее, захотелось рухнуть на землю, свернуться калачиком и уснуть. Я догадывалась, что меня как-то обманули, обессилили, что если я сейчас сдамся, надежды увидеть Любимую уже не останется. Но у меня просто не было больше сил бороться. Перед глазами почернело, я еще почувствовала, как меня хватают под живот, отрывают от земли, суют куда-то – и все закончилось. Осталась лишь страшная, пахнущая незнакомыми запахами чернота.
Я примчалась в Москву, не дожидаясь поезда, кое-как, на перекладных, снова и снова ловя едущие в нужном мне направлении попутки. В голове у меня мутилось от сбивчивого Лизиного рассказа, прерывавшегося всхлипами и оправданиями. Если верить Лизе, выходило, что она, гуляя с Буней, отвернулась лишь на минуту, та же убежала от нее, бросилась на зов чужих людей. А они, несмотря на Лизины протесты и попытки им помешать, скрутили мою собаку, запихнули в машину и увезли. Верить в это было трудно – я знала, просто знала, что ни на чей чужой зов Буня бы