крашены чем-то уныло-казённым, чему я даже не могу подобрать правильного названия, а вернее всего, в целях экономии в ведре смешали все краски, что были, и, разболтав палкой, употребили в дело. Выше, метров с полутора, побелка, и граница этих двух сред изрядно отшелушена, стёрта и выскоблена.
Ну и стенды… В основном примитивные, откровенно колхозные, в стиле «Мойте руки перед едой», будто кому-нибудь… а хотя, наверное, есть и те, кому надо напоминать…
Но есть и политические агитки, вроде «Решение Партии – в жизнь!», с темой, которая вообще может быть не связана с медициной. К чему бы это? А, ну да…
«– Ну ни-че-го в стране не поменялось… – саркастично подумал я, скрещивая руки на груди, – ни-че-го! Если только в худшую сторону… Прогресс и технологии – они где-то там, а у нас…»
– Миша! – позвала меня мать от стойки регистратуры, сбивая с мыслей, – Подойди!
Протолкавшись через заворчавшую очередь, подошёл поближе, и, повинуясь маме, опустил поднятый воротник рубашки и задрал вверх шею, демонстрируя синяки и ссадины, которые сегодня, поутру, заиграли новыми красками.
Пожилая дама в белом халате только цокнула языком, показав на миг золотые коронки, и сморщилась, как от неприятного запаха. Повелительно махнув нам рукой, она вышла из регистратуры, и, чуть повернув голову, украшенную перманентной завивкой, сказала тем голосом, каким отдают приказы на поле боя…
– Эти – без очереди!
… и никто, что характерно, возмущаться не стал.
В кабинете врачиха, быстро и довольно-таки небрежно осмотрев меня, даже не подумав вымыть перед этим руки, приказала медсестре позвонить, негромко проинструктировав её, а сама принялась заполнять документы, всем своим видом показывая, что её, Елизавету Анатольевну, эта ситуация в восторг не приводит!
А когда выяснилось, что нужно ещё и осматривать маму, у которой, со слов отца, на спине, в районе позвоночника, внушительный лиловый синяк, она откровенно сморщила нос, смерив маму неприязненным взглядом. Встав, врачиха подвинула ширму так, чтобы перегородить часть кабинета.
– Проходите и раздевайтесь, – сухим голосом велела она, с грохотом двигая стул и всем своим видом показывая, что делает нам большое одолжение.
– В течение пятнадцати минут подойдёт, – доложила начальству вернувшаяся медсестра, усаживаясь на своё место и подвигая венский стул к массивному столу. Мельком глянув на нас, она тут же закопалась в бумаги, иногда делая какие-то записи мелким бисерным почерком.
– Так-с… – врачиха, выйдя из-за ширмы, глянула на тонкие золотые часики, браслет которых перерезает её пухлую руку, и постучала пальцами по столу, напряжённо морща лоб.
– Подождите пока в коридоре, – решила она наконец, – я вас вызову, когда понадобитесь.
В коридоре, довольно-таки широком, освещённом дневным светом из двух распахнутых окон по обеим его сторонам, и нескольких тускловатых