выявляя ранее упущенное.
Романа, на самом деле, легко не любить. Всегда в черном, внешне нелюдимый, замкнутый. Этакий вестник несчастий, каким его и воспринимают в рассказе «Новый реализм». Понять и полюбить его труднее. Но полюбить всегда труднее – здесь надо признаваться в своих прежних ошибках и заблуждениях, но это необходимо. Сенчин умеет удивлять. Как отметил Беляков, Сенчин всегда движется «вперед и вверх».
Один из первых его рецензентов Майя Кучерская в рецензии на сборник «Афинские ночи» довольно быстро раскусила его: «Перед нами только маска, поза, роль, сыгранная всё же не слишком убедительно. Сквозь все эти “бля”, “звиздато”, отчаянье, холод, цинизм, беспросветность, сквозь прорези черного чулка, натянутого самому себе на голову, на нас глядят растерянные, удивленные глаза автора – неужели все и в самом деле так, как я написал? Безлюбие, безвоздушность, пустота. Разве для этого люди родятся на свет? Этого просто не может быть. Чем страшнее мир в “Афинских ночах”, тем сильнее почти детское изумление автора». Подобное изумление испытала и дочка писателя, когда прочла его рассказы в повести «Чего вы хотите?». Кучерская отмечает, что «погружение на дно уже состоялось» – впереди всплытие. Свою статью она озаглавила «Погружение в пустоту» (http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2001/10/sench.html) и этим очень точно подметила основную доминанту сенчинского творчества. Автор спускается в свой личный ад, «сознательно отстраняется» от самых близких людей, от семьи, выставляет себя в неблаговидном свете – всё ради этого схождения, чтобы потом посмотреть, кто такой этот Сенчин, на что способен, насекомое он или в силах подняться после любого падения, преодолеть даже самого себя. Это особая форма подвижничества – не бегство от мира, а, наоборот, погружение на дно, чтобы оттуда, из человеческой «зоны затопления», начать свой новый путь.
Роман отмечает свою близость к Валентину Распутину, которого регулярно перечитывает. С томиком его произведений из семейной библиотеки Сенчин отправился когда-то поступать в Литинститут. Валентин Григорьевич для него «своего рода камертон, да и поддержка в жизни. Распутин – грустный писатель, но эта грусть, горечь все-таки очень живительны» (http://zerkalokryma.ru/lenta/people/interview/roman_senchin_my_svoimi_rukami_unichtozhaem_rossiyu/).
Аналогичным образом можно высказаться и по поводу Сенчина. Внешне он тоже не самый жизнерадостный писатель. Но в его кажущейся беспросветности много света, иначе в ней не было бы никакого смысла. Кстати, по его собственному признанию, до знакомства с произведениями Распутина он считал, что «в книжках всё не так, как на самом деле». Валентин Григорьевич показал ему, что может быть всё иначе и совершенно правдиво. Распутин – это завет «писать по правде».
Для русской литературы вообще характерно это напряженное искание правды. В статье «О сегодняшнем и современном» в 1924 году Евгений Замятин писал: «Правды – вот чего в первую голову не хватает сегодняшней литературе. Писатель изолгался, слишком привык говорить с оглядкой и опаской», поэтому она плохо выполняет свою миссию: «записать