ноет Райатт.
– Потому что лето, дурачок, – прыснув со смеху, говорю я ему.
Он сердито глядит на меня.
– Я расскажу.
– А вот и не расскажешь. – Я улыбаюсь Райатту, потому что мы никогда не ябедничаем друг на друга. Такое у нас правило.
Он пожимает плечами.
Мы идем к поместью. Теперь, когда меня больше не закрывает тень от дерева, я понимаю, какая в самом деле стоит жаркая погода. Ясно, почему у Райатта такое красное лицо, а черные волосы намокли от пота и стоят торчком. Наверное, я выгляжу ничем не лучше.
Уроки у меня закончились раньше, и нянька разрешила Райатту выйти на свежий воздух. Не знаю, долго ли мы гуляем – рассматривая птичьи гнезда, я часто теряю счет времени.
– Пойдем к пруду! – внезапно говорит Райатт, когда мы уже почти доходим до сада.
Я внимательно смотрю на него.
– Ты же говорил, что умираешь с голоду.
– Хочу к пруду!
– Ладно, – простонав, иду я на уступку. – Но ненадолго. А потом пойдем есть.
Райатт кивает и скатывается со склона. Я бегу за ним, делая вид, что не могу догнать, и он заливисто смеется. Мы оббегаем поместье примерно наполовину, но Райатт устает и останавливается.
– Пить хочу, – ноет он.
– Тогда окуну тебя головой в пруд.
Райатт хмуро смотрит на меня, а я смеюсь и толкаю его локтем в ребра, зная, как брат боится щекотки. С мгновение он борется с собой, а потом принимается хихикать, извиваясь всем телом.
За домом находятся стойла, а сразу за ними – пруд. Мы проходим мимо загона, где стоит пара отцовских лошадей и щиплет траву.
Я стою и ни о чем не думаю.
Хлесть!
Звук такой же, когда старший конюх бьет хлыстом наших лошадей. Я слышу удар по задним конечностям, а следом еще один резвый шлепок в качестве наказания.
Хлесть!
Райатт ничего не замечает.
Но я почему-то замираю и, схватив брата за руку, тоже его останавливаю.
– Замри.
– Почему? – хныкает он.
Я чешу руку.
– Просто постой тут.
Райатт хмурится и явно собирается возразить, но, к счастью, к забору подходит лошадь, и брат отвлекается. Он забирается на забор и гладит ее, и я тут же спешу на звук. Однако, проходя мимо конюшни, замечаю, что там никого нет.
Хлесть!
Резко поворачиваю голову направо, и ноги сами несут меня вперед.
А потом резко останавливаюсь.
Это не старший конюх. И не хлыст. И лошади тоже нет.
Отец нависает над моей матерью. Родители стоят у внешней стены конюшни. Я толком не пойму, что за картина передо мной предстала, потому просто стою и наблюдаю за ними.
А потом отец опускает руку и дает такую сильную пощечину матери, что она падает на землю. Он шевелит ртом, процедив что-то злое, но мне не слышно.
От потрясения я замираю как вкопанный.
Этот громкий звук эхом разносится в ушах. Или, быть может, он отзывается у меня в крови, потому что я и слышу и чувствую его одновременно. Спина зудит. По рукам как будто ползут муравьи. Кровь в венах стынет. Даже в голове странное ощущение.
С