ель, устремлённая ввысь, – любимица Серёжи, – и речная гладь Волхова с россыпью белой сирени на берегу3.
За внешним пейзажем можно почувствовать и что-то более важное – душу этого места. Знаток итальянской живописи и русской иконы, Павел Муратов, заметит однажды:
«География древнего русского искусства совсем иная, чем общая российская география. Москва – окраина. Ока – граница. Муром, Рязань и Калуга – пожалуй, самые вынесенные вперёд форпосты, да и то в Калужской губернии лишь случайны иконные места под Боровском, где поселения старообрядцев».
И мысленно очертив пространство, связанное с историей государства Российского, – «откуда есть и пошла русская земля», – назвав земли Киева, Волыни, Ростова, Владимира, Суздаля, Ярославля, он следом укажет и на самое заповедное место:
«Новгородская земля – вот земля наших древних искусств, и Новгород – бесспорная их столица. Она тянется из-за Пскова на север к Ладоге, на юг доходит до середины Тверской и верха Смоленской губерний, на востоке приближается к самой Вологде и затем перекидывается колониями новгородцев на Двину, на Белое море, на Вятку, на Вычегду».
Новгород в биографии Рахманинова обретает значение символическое. Софийский белостенный собор с шлемовидными куполами. Самый большой, в центре, – золочёный, блестит под косыми лучами, остальные, металлические, матово отсвечивают. Позади – колокольня с часами, «часозвоня»; впереди – вытянутая звонница в пять окон. Детинец красного кирпича, с зубчатыми стенами, с бойницами, с круглыми и квадратными башнями, накрытыми островерхими шатрами. А рядом – низкий, травянисто-песчаный берег, кудрявые деревья, медленные воды Волхова. В неустойчивой ряби, штрихами, – отражения стен и башен. На кресте главного купола новгородской Софии – свинцовый голубь.
В детские годы, да и позже, он бывал здесь не раз. И не раз глаз его скользил по этим древностям: напротив Детинца, через Волхов, на другом берегу, – аркада Гостиного Двора, шлемовидные купола, луковки, островерхие шатры. Это Ярославово дворище и Торг, где церкви, как говорят в народе, «кустом стоят». Соборы и монастыри Новгорода часто видели Серёжу вместе с его бабушкой, Софьей Александровной Бутаковой. С ней он простаивал долгие службы, вслушиваясь в церковные песнопения.
…Детство тоже подобно преданию. Если смотреть с высоты прожитых лет на далёкие годы – та же размытость, тот же туман, и сквозь него – не вполне ясные очертания. Так – из дымки прошлого – возникает фигура гувернантки девочек, мадемуазель Дефер. Семья отправляется на прогулку. Дома остаётся Серёжа, он нездоров. Мальчик просит мадемуазель спеть «Жалобу девушки» Шуберта, её так любит его мать! И гувернантка поёт, мальчик аккомпанирует. Ручонки маленькие, полных аккордов музыкант брать не может, но зато – ни одной фальшивой ноты. «Жалобу девушки» исполнили три раза кряду, ребёнок просит не рассказывать родителям об их концерте. Мадемуазель поначалу молчит, но потом не выдерживает. Мать узнаёт о таланте сына, и скоро