ее кольнули иглой. Что за странный рев проник в ее сон и разбудил? Она осмотрелась.
Природа наградила Лукрецию тонким слухом: она слышала разговоры этажом ниже или на другом конце длинной бальной залы. Благодаря причудливой акустике палаццо полнилось звуками и вибрацией, шепоты и шаги разносились по балкам, эхом отдавались за мраморными рельефами и спинами статуй, проникали сквозь клокот воды в фонтане. Уже в семь лет Лукреция догадалась: если прислониться ухом к обшитой деревом стене или дверной раме, можно узнать много любопытного, например, как рукополагают нового кардинала, ждут приезда брата или сестры, обсуждают вражескую армию вдали за рекой, или внезапную смерть недруга на улице Вероны, или скорый приезд тигрицы. Пусть эти разговоры совсем не касались Лукреции, они змеей проскользнули в ее мысли и пустили там корни.
И снова вопль! Нет, не рык, как ожидала Лукреция, – в голосе тигрицы звучала тоска, отчаянная, хриплая нотка. То был плач существа, взятого в плен людьми, совершенно безразличными к его желаниям.
Лукреция выпуталась из одеяла и складок длинной Марииной ночнушки и спустилась на пол. Неуклюжесть движений, за которую ее частенько наказывала учительница танцев, без следа исчезала в детской: Лукреция всегда бесшумно скользила по полу, а ноги сами избегали треснувших или шатких каменных плит. На цыпочках прокралась она мимо постели, где спутанным клубком лежали братья, мимо низенькой кровати на колесиках, где balia[12] крепко прижимала к себе спящего малыша Пьетро. У двери сопели еще две няньки, но Лукреция перешагнула через них и отворила два засова.
Юркнув наружу, она пошла вдоль коридора, напоследок заглянув в комнату, – к счастью, старшая няня, София, мирно храпела. Остановившись у стенной панели с маленькой стрелкой, девочка со второго раза нащупала латунную задвижку. Дверца отворилась вовнутрь, и Лукреция исчезла в узком проходе, едва ли шире ее самой.
Палаццо пронизывали многочисленные потайные ходы – иногда огромное, толстостенное здание представлялось Лукреции яблоком, сплошь проточенным червями. София как-то обмолвилась (она и не подозревала, что Лукреция неплохо понимает неаполитанский диалект, на котором няни разговаривали между собой), что переходы предназначались для герцога и его семьи на случай нападения. Лукрецию так и подмывало спросить: чьего нападения? Однако она сообразила: нельзя выдавать секрет, полезно знать, о чем болтают няни среди ничего не подозревающих детей.
Через потайной ход можно было попасть во внутренний двор по извилистой скользкой лестнице с неровными ступенями. Лукреция не боялась, нет! И все равно задержала дыхание, подобрав рукой подол сорочки, чтобы не споткнуться. Как скоро ее найдут за потайными стенами, если она вдруг упадет и поранится? Услышат ли ее крики?
Лестница вилась кругами, словно моток шерсти. Затхлый воздух дышал сыростью, будто там долго держали живое существо. Лукреция подбадривала себя: «Не опускай голову, не останавливайся! В конце концов,